– Мне нужно в туалет, – сбивчиво говорю я.

– Вниз по коридору, – отвечает Малик, в лице которого не дрогнул ни один мускул. – Последняя дверь справа.

Пока я иду к двери, у меня возникает ощущение, что эти слова порождены самыми простыми клетками его мозга, тогда как высшая его деятельность сосредоточена исключительно на проблемах внутреннего характера, частью которых я, безусловно, являюсь.

Оказавшись в одиночестве в коридоре, я с шумом выдыхаю воздух, как будто затаила дыхание на протяжении последних пятнадцати минут. Мне совсем не хочется в туалет, но я все равно иду по коридору, поскольку уверена, что Малик непременно обратит внимание на тишину за дверью, если мои шаги не будут слышны. Проходя мимо открытой двери слева, я вижу мужчину в черном комбинезоне и бронежилете. Он притаился за дверью, держа в руках тупорылый автомат. Он провожает меня глазами, когда я прохожу мимо, но не делает попытки встать или пошевелиться.

Открыв дверь туалета, я обнаруживаю внутри Джона Кайзера. Он делает мне знак войти в крошечную кабинку.

– Вам действительно нужно в туалет? – спрашивает он.

– Нет. Мне просто нужно было уйти оттуда. Он вскочил из-за стола, чем изрядно меня напугал.

Агент ФБР пожимает мне руку, стараясь успокоить. В его глазах я вижу участие и обеспокоенность.

– Вы чувствуете, что вам грозит опасность?

– Не знаю. Вообще-то он не угрожал… Просто мне стало страшно.

– Вы замечательно держитесь, Кэт. Вы в состоянии вернуться к нему и продолжить разговор?

Я открываю кран над маленькой раковиной, споласкиваю руки и провожу ими по шее.

– От меня в самом деле есть какой-то толк?

– Вы что, смеетесь? Этот разговор – единственное окно, через которое мы можем заглянуть в мозги этого малого.

Я прислоняюсь к стене и вытираю шею бумажным полотенцем.

– Хорошо.

– Вы достаточно уверенно себя чувствуете, чтобы немножко спровоцировать его?

– Господи… И что, по-вашему, я должна сделать?

Кайзер улыбается так, что я понимаю: он знает меня лучше, чем я полагала.

– Не думаю, что вам нужны советы. Согласны?

– Пожалуй, вы правы.

– Если почувствуете, что вам грозит опасность, не раздумывайте ни секунды, подавайте знак. Через пять секунд он будет лежать, уткнувшись носом в пол.

– Живой или мертвый?

– Это зависит только от него.

В глазах Кайзера светится непреклонная решимость.

– В самом деле?

Агент ФБР протягивает руку и нажимает рычажок слива.

– Вы находитесь именно там, куда всегда стремились, Кэт. На самом краю. Ступайте и распните этого малого.

Натан Малик стоит у буфета, зажигая ароматическую палочку на лампадке перед Буддой. Вверх поднимаются колечки серого дыма, и в ноздри мне ударяет запах сандалового дерева. Когда он возвращается к своему столу и опускается в кресло, я чувствую, что аура опасности и угрозы, окружавшая его, рассеялась. Со своей бритой головой, мускулистой фигурой и черным одеянием он выглядит совсем как хореограф какой-нибудь бродвейской постановки. Но все это сплошная видимость, напоминаю я себе. Этот человек убивал людей в бою, а быть может, и в городе за стенами своего кабинета.

– Как вы считаете, Кэтрин, можно ли утратить болезненные, травматические воспоминания?

Перед моими глазами вновь вспыхивают синие мигалки полицейских машин, приехавших к нам в ночь гибели отца, и я снова ощущаю пугающую пустоту предшествующих часов.

– Я бы не стала с порога отметать это предположение. Полагаю, оно внушает мне некоторое подозрение.

– Как и большинству людей. Само слово «подавление» несет на себе негативный оттенок фрейдистской психологии. Давайте откажемся от его употребления. Воспоминания теряются посредством сложного неврологического фокуса, именуемого диссоциацией. Диссоциация – это подтвержденный и изученный защитный механизм человеческой психики. Я уверен, что вам знакомо это выражение со времен учебы в медицинской школе.

– Освежите мою память.

– Мечты – вот самый популярный пример диссоциации. Вы сидите в аудитории, но мыслями за тысячу миль оттуда. Ваше тело пребывает в одном месте, а разум – совсем в другом. Мы все испытывали подобные ощущения.

– Естественно.

– А случалось ли вам, сидя за рулем автомобиля, полностью сосредоточиться на чем-либо внутри него? На проигрывателе компакт-дисков, например. На ребенке. На программировании своего сотового телефона. Ваш мозг и тело управляют автомобилем, стараются удержать машину на дороге, в то время как сознание занято совершенно другим. Мне случалось самому покрывать большие расстояния, практически не глядя на дорогу.

– Мне тоже. Но я не страдаю амнезией в отношении того, чем в то время занималась.

– Просто ситуация не была для вас травмирующей. – Малик одаривает меня отеческой улыбкой. – Но когда диссоциация выступает в роли механизма, позволяющего справиться с травмой, ее влияние намного значительнее. Когда люди попадают в настолько стрессовую ситуацию, что им остается только сражаться или бежать, они должны делать или одно, или другое. А если они оказываются в положении, когда ни то, ни другое невозможно, мозг – точнее, рассудок – непременно попытается сбежать в одиночку. Тело получает травму, а разум ничего при этом не чувствует. В этот момент он, скажем так, отсутствует. Он даже может наблюдать за процессом получения травмы, но не осмысливает ее. Обычным способом, во всяком случае. – Малик не шевелится, на лице двигаются только мышцы, которые управляют его губами и челюстями. – Вам не слишком трудно принять подобную концепцию?

– Она представляется мне разумной. В теории.

– Тогда давайте перейдем к практике. Вообразите трехлетнюю девочку, которую регулярно насилуют. Несколько раз в неделю, по ночам – она не знает, в какой именно день это произойдет, – в ее спальню украдкой пробирается мужчина в десять раз тяжелее и сильнее ее и проделывает ужасные вещи с ее телом. Поначалу она может быть польщена. Она испытывает удовольствие и участвует в происходящем. Но постепенно до нее доходит тайный смысл того, чем они занимаются. Она умоляет его прекратить. Он не слушает ее. В ход идут угрозы. Угрозы насилия, наказания, смерти. В голове у нее возникает страшное негативное ожидание и предчувствие. Она испытывает невыносимый страх. В какую ночь он придет? Может, он приходит оттого, что она засыпает? Но чтобы она ни делала, чтобы это предотвратить, он все равно приходит. Этот огромный и страшный мужчина – обычно это человек, которому полагается любить и защищать ее, – влезает на нее и начинает причинять ей боль. Может быть, ей уже исполнилось четыре или пять лет, но она по-прежнему не может убежать или сопротивляться. Итак, что происходит? Точно так же, как и в бою, мозг пытается совладать с ситуацией. В действие приводятся обширные защитные механизмы. И самым мощным из этих механизмов является диссоциация. Разум девочки просто освобождает помещение, и от изнасилования страдает только ее тело. В экстремальных ситуациях у таких детей развивается ДРЛ.