борт бака, потом закричал в агонии и отпустил его, когда что-то тяжелое и железное врезалось ему в пальцы. Он откинулся назад и почувствовал, как металл скользнул ему в рот. Он сплюнул и снова закричал. Металл не хотел его видеть, он толкал его вверх. Он поскользнулся, дернулся и упал навзничь. Ему удалось закричать. Чья-то рука сомкнулась вокруг его лодыжек и потянула их вверх. Расти метался направо и налево, но его голова была вдавлена в ртуть. Он чувствовал, как она, холодная и понимающая, проникает под одежду, в раковину ушей, сжимает кожу на груди, пробивается сквозь веки и замораживает мягкую влажную материю глаз. Он не мог ни ухватиться, ни ухватиться за борта бака. Он помнил, как наблюдал за тем, как возводятся стены, как приказывал рабочим обтачивать их так, чтобы ни одна драгоценная ртуть не попала в ловушку. Он вспомнил жару абиссинского солнца, скрип каменных орудий, шелест ветра в траве у реки, звук кирки, доносящийся сверху по склону, и то, как его звали. Он почувствовал, что оборачивается и улыбается, когда Райдер шел к нему по берегу реки, принося воду для него и его рабочих. Он сунул ему в руку мензурку и улыбнулся. Расти взял его и выпил. Его рот открылся, и ртуть хлынула в него и через него. В эти последние мгновения неописуемой боли, казалось, существовал еще один Расти, наблюдавший, немного печально, с пресной водой в руке и рукой Райдера Кортни, лежащей на его плечах, как этот другой смертный человек разрушается металлом, раскалывается, как руда, над которой он работал столько лет, на ее основу и драгоценные элементы.

Расти слышал, как его убийца, словно во сне, плачет и повторяет снова и снова: “Прости, прости меня.”

Его тело перестало дергаться. В своем угасающем видении он смотрел в африканское небо, и его последней мыслью была его неумолимая красота.

Эмбер заснула, мечтая о своем воске и золотом уроке с певцом. То, что она заслужила тихие аплодисменты этого странствующего человека, вызвало у нее прилив гордости, который согрел ее по мере того, как ночь становилась все холоднее.

Когда она внезапно проснулась в темноте, ее первой мыслью было: почему я боюсь? Она спустила ноги со спального помоста, накинула на плечи шаль и направилась к двери хижины. Она увидела Райдера в центре лагеря у теплых остатков костра. Он держал над головой факел. Пламя колыхалось и съеживалось, словно не желая встретиться лицом к лицу с холодным ночным бризом.

“Вы это слышали?” сказал он.

- Что-то меня разбудило.- Она указала на изгиб реки. -“Из шахты.”

Райдер кивнул: - Оставайся здесь, Аль-Зара.”

“Может, мне стоит разбудить кого-нибудь из мужчин?”

“Может быть, и ничего. Оставайся здесь и слушай меня. Я буду кричать, если мне понадобится помощь.- Он сразу же ушел, шагая большими уверенными шагами. Эмбер смотрела ему вслед. Всего пару часов назад он пел и рассказывал истории, смеясь вместе со своими людьми, пока шафран не погрозила ему пальцем. Он поднял ее и понес к их кровати, все еще смеясь и делая вид, что вот-вот уронит, когда Шафран тоже начала визжать и хихикать. Теперь он двигался как человек, который никогда в жизни не притрагивался к крепким напиткам. Он исчез в темноте за поворотом реки, и Эмбер медленно пошла к тому месту, где тропинка круто спускалась к воде. Здесь стояло с полдюжины пней и бревен, выкопанных, когда строили и переделывали сады, или украденных из горных выработок. Он стал неофициальным местом встреч женщин лагеря, уголком для отдыха и сплетен в перерывах между домашними делами. Она по памяти нашла дорогу к одному из бревен и подтянула колени поближе к телу, тоже закутавшись в шаль. Дни здесь были жаркими, но ночи-холодными. Она чувствовала приближение утра, хотя ночь все еще была непроглядно темной. Скоро внезапный африканский рассвет прольется в долину и зажгутся костры для приготовления пищи.

Река тихо пела над камнями, и внезапный страх сжал ее сердце. Она знала, что что-то пошло ужасно неправильно.

Она услышала шлепанье сапог Райдера по мелководью.

- Тадессе!- крикнул он, появляясь из-за угла. Она видела, что Райдер несет кого-то на плечах. Эмбер вскочила на ноги и побежала к нему. Позади себя она услышала шум людей, выходящих из своих домов, крики и внезапные молитвы. Райдер прошел мимо нее, и она застонала и протянула руку, узнав рыжие волосы и узкую фигуру Расти.

Райдер опустил его на землю рядом с пеплом костра. Рассвет разгорался с каждой секундой, и Эмбер увидела, как первые лучи солнца отразились от мерцающих ртутных бусин на одежде Расти, в его волосах, вокруг носа. Когда Райдер опустил его на землю, крошечные лужицы воды потекли по его щекам, как серебряные слезы. Тадессе подбежал к нему с голыми ногами и грудью и, резко затормозив рядом с Расти, присел на корточки. Райдер что-то быстро и тихо сказал ему на амхарском, слишком быстро, чтобы Эмбер успела уловить. Тадессе пощупал пульс и покачал головой. Он наклонился и глубоко вдохнул в рот Расти. Райдер запустил руки в волосы, схватившись за голову так, словно хотел раздавить собственный череп. Тадессе всем своим весом навалился на грудь Расти, и Эмбер с ужасом увидела, как изо рта расти потекла струйка ртути и черной крови. Тадессе повернул голову Расти в одну сторону, и смесь вылилась на землю, но его глаза оставались неподвижными и пристальными.

Тадессе постучал себя в грудь и снова вдохнул ему в рот, раз, другой, а потом отпрянул, отплевываясь. Кто-то протянул ему мензурку с теджем, и Тадессе прополаскал рот и выплюнул на землю. Он снова потянулся к пульсу Расти, потом отвернулся и сел, обхватив руками колени.

Райдер издал рев, вопль такого гнева и боли, что Эмбер закрыла уши. Все в лагере уже проснулись, и земля была омыта медовым светом. Ропот и возгласы ужаса пробежали по толпе. Некоторые из женщин заплакали, а увидев их, заплакали и дети. Шафран вышла из своей хижины, Леон бился в ее руках, и, глядя то на мужа, то на тело, она вдруг всхлипнула и закрыла рот рукой. Дэн и Патч протолкались сквозь толпу рабочих и в ужасе уставились на них. Дэн упал на колени, и Патч ударил кулаком в стену церкви с такой силой, что эхо отскочило, как от винтовочного выстрела. Взошедшее солнце смотрело вниз на толпу,