– Хорошо бы, – отвечаю я, но от этих слов сердце рвется на части: разве в такое поверишь? Чтобы он мне показал свой край? Кажется, будто правды в его рассказах не больше, чем в легендах о погибших влюбленных или о Наклави, – сказки, и только. В такое можно поверить лишь ненадолго, в бессонницу, и вымысел развеется с первыми лучами рассвета. На ка-кой-то миг мне делается страшно: вдруг неуверенность в моем голосе он примет за безразличие?

Чезаре молчит.

Впереди обрыв. Если ты здесь впервые, то кажется, что дальше только море – вон оно, далеко внизу, бьется об острые утесы. Но я-то здесь бывала не раз и знаю, за что ухватиться, куда ступить, где пригнуться, где встать на четвереньки, чтобы попасть в пещеру.

В глубине пещеры старая дощатая лежанка, на нее наброшено одеяло, рядом огарок свечи. Сквозь единственное отверстие наверху пробивается дневной свет, выхватывая из мрака угли от костра, что мы жгли неделю назад.

Чезаре целует меня, мы тяжело дышим. Возимся с пуговицами друг у друга на одежде, покрываясь от холода гусиной кожей.

– Замерзла? – Чезаре пытается согреть мне руки.

– Ну и что.

Чувствую его тяжесть, его тепло. Мы осыпаем друг друга поцелуями, и он так близко. Спина у него крепкая, атласная под моими пальцами. Он смотрит на меня большими строгими глазами.

– Ti amo[14], – шепчет он.

Снова целую его.

Потом он разводит огонь и ложится поверх одеяла, обхватив меня поперек живота.

Он гладит мне шею, грудь, живот, прощупывает ребра, смотрит, как я покрываюсь гусиной кожей, и тут же согревает меня поцелуями.

И кладет голову мне на живот.

– Я это серьезно, про горы в Моэне, – говорит он – видно, уловил в моем голосе недоверчивые нотки. – Покажу их тебе. После войны возьму тебя с собой домой.

– После войны? – переспрашиваю я. – Но барьеры почти готовы. И кто знает, куда тебя отправят потом, что будет… – Да и для меня там не дом.

Закрыв глаза, делаю глубокий, медленный вдох, чтобы унять страх, что охватывает меня при мысли о том, что рядом не будет Чезаре. Кажется, без него я пропаду, без него слиняют все краски мира, – глупости, конечно. Жила же я без него когда-то, и в голову не приходило, будто мне чего-то не хватает. И жила бы дальше вполне счастливо. Но теперь…

– Майор Бейтс говорил, вас куда-то переведут, то ли в Англию, то ли в Уэльс. – Сердце разрывается от боли.

– Я тебя заберу. – Он осыпает меня поцелуями – шею, щеки, губы.

– Откуда нам знать, когда кончится война? Сколько нам ждать – месяцы, годы? – Смотрю на Чезаре, пряча страх, и в глазах его вижу тот же ужас, ту же тоску.

– Значит, буду тебя ждать, – говорит Чезаре. И целует меня.

В пещере нам долго оставаться нельзя, разговоры пойдут, да и Кон будет волноваться. По тропе, огибающей утесы с востока, спускаемся к морю, окунаемся в ледяную воду, так что перехватывает дыхание, и Чезаре пытается проплыть хоть немного.

После каждой нашей вылазки в пещеру я учу его плавать, и пусть пока он проплывает всего несколько метров, зато на спину переворачиваться уже научился.

– Расслабься, – говорю я, подплыв под него, – как будто лежишь на воде.

– Не умею я лежать на воде, – ворчит он.

Вначале он пугается, ищет ногами дно, но вскоре опирается на меня, а когда я из-под него выплываю, он лежит на воде, с улыбкой глядя в небо.

Обсохнув на солнце, мы одеваемся и возвращаемся по тропинке, что ведет в сторону лагеря, хижины и часовни.

Чезаре вкладывает мне в ладонь что-то прохладное.

– Что это? – Разжав пальцы, вижу кусок металла с острыми краями – наверное, с корабля. Смахивает на миниатюрный купол или на сложенное крыло какой-нибудь птахи. – Что это? – повторяю я.

Взгляд его лучится теплом.

– Cuore, – отвечает он. – Сердце.

– А-а. – Верчу его в руке, не зная, что сказать. – Острое…

Чезаре смеется.

– На берегу подобрал. С корабля, наверное. Или от бомбы. Хочешь, в кузнице перекую?

– Спасибо.

И, забрав у меня стальное «сердце», Чезаре прячет его в карман.

Час уже поздний, холодает, я беспокоюсь о Кон, и остаток пути до лагеря мы с Чезаре торопимся. Солнце висит низко над горизонтом, в середине лета у нас не темнеет по-настоящему, но из-за странного света и причудливых теней местность выглядит незнакомой, и мы то и дело оступаемся. Сейчас нам не до смеха.

Часовня лучится бледным сиянием, а внутри тихо и пусто, как будто само здание погружено в молитву. Здесь меня всякий раз охватывает благоговейный восторг. Отчасти потому, что море и ветер так близко, а еще потому, что каждый мазок кисти, каждый изгиб металла здесь дышит надеждой.

Мы оба отдуваемся, ноги у меня в царапинах от дрока.

– Мне пора в лагерь, – говорит Чезаре, целуя меня на ходу.

Смотрю ему вслед, пока в сумерках не теряю его из виду.

Вдруг кто-то хватает меня за плечо. Сердце замирает, я резко оборачиваюсь, вскидываю руки – если это охранник, глаза ему выцарапаю…

Оказалось, Кон. Бледная, в слезах.

– Боже, Кон! Что с тобой? Напугала меня до смерти.

– Прости, ну прости. Я… я, кажется, видела его. По-моему, он где-то здесь бродит, меня караулит.

Нет нужды объяснять, о ком речь.

У меня пересыхает в горле, и я прижимаю ее к себе. Чувствую, какая она слабенькая, невесомая, – почему-то Кон худее меня, более хрупкая, хоть мы с ней и одного роста. Ее страх передается и мне, слышу, как заходится ее сердце. Узнать бы правду от нее самой, но всякий раз, когда я принимаюсь расспрашивать, ее лицо каменеет. Невольно кажется, что в ту ночь на пляже она натворила что-то ужасное. Закрадываются подозрения – редкие, мимолетные, – что слухи о ней ходят недаром, что она и впрямь его завлекала, а потом на него набросилась. Иначе с чего бы ей скрывать от меня правду? И я ненавижу себя за то, что способна плохо думать о родной сестре, усомниться в ней хоть на мгновение.

Сжимаю ее руку:

– По-твоему… Это был точно он?

– Ты не думай, я в своем уме. – В голосе ее звенит металл. – Мне не привиделось.

– Я ничего такого не говорю. – Чувствую укол совести. – Ну же, пойдем в хижину.

– Или… или давай здесь подождем? Убедимся, что он точно ушел? Что его точно здесь нет?

– Хорошо. – Я усаживаюсь с ней рядом на холодный пол часовни, развязываю мешок с деревяшками и плитками, что мы с Чезаре притащили с корабля. – Давай пока выложим плитки на