и получил приговор “между нами только секс”. Крутой секс… Теперь я понял, что хочу большего, но Виола… обиделась.

Смертельно.

Но я же по горячим следам помчался, да? Ожоги после нашей последней ссоры и остыть не успели, как я погнался за ней.

Но дверь никто не открыл.

Я просил, я умолял, я кричал… Я грозился вскрыть эту чертову дверь и продолжал бы кричать до рассвета, если бы соседи не вызвали полицию.

Вот так…

Стыдоба кромешная. Меня воткнули в каталажку!

К обоссанным бомжам, шпане и проституткам, с которыми даже дышать одним воздухом опасно — там такие заболевания, что даже венерологу станет страшно…

В спешке я не взял с собой документы.

Так стремно…

Пришлось клянчить на звонок, чтобы кто-нибудь отозвался.

Виоле! Виоле позвоню… Она, моя умница… И тут я осекся.

Мне же всего один звонок разрешили. Виола на несколько сотен звонков моих не ответила, с чего бы ей ответить на этот?

Нет-нет…

Звонок у меня золотой просто, нельзя разбазаривать его на обиженную красавицу, которая ушла в глубокий игнор.

Ирина с мамой? О нет, спасибо… От их помощи только хуже становится.

Мама пообещала Ирине тепленькое местечко, если она справится со своей задачей. Сестра, мечтающая работать в теплых краях, живо взялась за дело и так старательно, что даже перестаралась!

И тут я понял главное. Я… никому-то на хрен и не нужен. Даже надеяться не на кого!

Ну, кроме самых близких и… друзей.

Гордею звонить бесполезно — в больнице.

— Все, давай телефон! — лениво махнул дежурный.

— Не будь скотом. Ты на время посмотри, а? Все с бабами своими, да по барам. Трезвого товарища в такое время найти сложно! — вцепился я в телефон.

— Какой ты, такая и компания.

— Что, командир, сам бы в паре с пивком посидел, да? С раками…

— Я больше с фисташками люблю.

— А у меня мама такие обалденные фисташки привезла. Турецкие. Здесь такие не найдешь…

Дежурный рассмеялся.

— Меня много чем подкупить хотели. Но фисташками? Блин, ни разу…

— Не хочешь, как хочешь. Тем более, я уже звоню! — сказал я и отвернулся.

— Все, давай сюда аппарат. Будешь пятнадцать суток у меня сидеть! — разозлился полицейский.

Я увернулся, прижал телефон к уху изо всех сил и взмолился, чтобы второй друг, которого я назвал сгоряча “бывшим другом” ответил.

— Алло? — лениво раскатал Дубина.

— Дубина, это Гром. Выручай, я в ментовке без документов. Обо всем перетрем попозже, по-мужски! Номер полицейского участка… — скороговоркой выпалил я и потом вернул телефон.

Приедет или не приедет за мной?

К вонючим отбросам, которые заняли обезьянник, я даже подходить не хотел, висел на решетке, бесил своим видом дежурного.

— Не видать тебе фисташек, — оскалился я.

— А ты отсюда не выйдешь раньше, чем через пятнадцать суток, — ухмыльнулся в ответ.

— Посмотрим.

— Здесь и смотреть нечего. Я за главного… — похвалился дежурный.

Впрочем, похвалился он совершенно зря. Потому что через полчаса меня уже выпустили по ходатайству сверху.

Дубинин подсобил.

— А фисташки — вкусные, реально! — не удержался я напоследок.

— Вали уже…

Дубинин ждал меня с невозмутимым видом.

— Ну?

— Что, ну…

— Где спасибо бывшему другу?

— Спасибо.

— А еще?! — не отступал Дубина.

— Погорячился, признаю! Но меня бесит, что ты к Виоле подкатываешь. БЕСИТ!

— Один раз всего… Че, как у вас там? Лады?

— Не лады. Вообще не ладно все! Дерьмово…

— Эх, жаль. Девка она хорошая, видно, что о тебе печется по-настоящему. Сильно поругались или как? — добродушно уточнил Дубина.

Я чуть не проболтался, но потом усмехнулся, не специально ли он все так пробивает, а потом для своих нужд использует? Превратит мои же слова в оружие!

— Да что ты жмешься? — рассмеялся Дубинин, хлопнув меня по плечу. — Поделился бы… По-товарищески хотя бы, если не по-дружески, — сыронизировал.

— Очень смешно. Мне к Виоле нужно. Ее, по ходу, дома нет. И на звонки не отвечает.

— Давай я ей позвонить попробую. Как друг!

Я чуть не позеленел от ревности.

Но — та же история.

Виола не отвечала.

— А вдруг с ней что-то плохое случилось? Авария, больница, морг… — выдавил из себя едва слышно. — Мне срочно нужно ее найти.

Даже на Дубину, который рядом стоял, уши грел и все-все слышал и видел, стало плевать.

— Не трясись ты так, найдем мы твою Виолку, никуда не денется…

— Давай без тебя, а?

— Давай без меня. Но, если что, ты мне больше не звони, идет? — как будто обиделся Дубина.

— Ладно, сорян! Но бесишь ты меня… БЕ-СИШЬ! Я тебя по-дружески прошу.

— О, все-таки по-дружески…

— Дубина! — чуть ли не взвыл я. — Я тебя прошу, как мужик мужика… К моей бабе не лезь.

Глава 42

Громов

Последние слова, сказанные мной, казалось повисли в воздухе и звенели, как самый большой и низкий колокол, на всю округу.

“К МОЕЙ БАБЕ НЕ ЛЕЗЬ!”

Любой дурак бы понял.

Но Дубинин, либо не понял, что означало, что он еще хуже дурака, либо он специально уточнил, чтобы позлить меня:

— Твоя баба — это кто?

И я, даже зная, как Дубинин любил меня позлить, не смог удержаться, взвился:

— Издеваешься, что ли?

Видимо, взвился агрессивно, потому что Дубинин шагнул назад и поднял руки в мирном жесте:

— Нет, я просто к тому, что если ты Виоле говоришь, мол, так и сяк, ты — моя баба! То теперь понятно, почему у тебя все пошло по пизде… Деликатнее надо с девушками быть, говорить умеренно, слушать… И если говорить, то только о приятном! — решил поделиться мудростью. — Почему все девочки без ума от Дубины? — решил прорекламировать себя. — Потому что я их слушаю, а если говорю, то только о том, какие они красавицы и умницы.

— А если не умницы.

— Ну есть и такие, да. Только дулом в рот пялить, и ни разговора, ни умений. Но… даже в таком случае я всегда говорю, что она сексуальная, а еше… перспективная. Просто умей обыграть ситуацию!

— Давай не умничай, бро. Серьезно прошу. От души. Не суй нам палки в колеса с Виолой. Я не стерплю. Просто не стерплю… — сглотнул.

Друг помолчал, поджал губы.

— Прихватило, что ли, так сильно? — сочувственно посмотрел на меня Дубина.

— Уже давно. С первого дня, как я ее знаю.

Дубина аж закашлялся.

— Так чего же ты так долго думаешь… Нет, не понимаю я тебя! В общем, я к Виоле буду чисто по-дружески относиться, идет? С моей стороны поползновений не будет.

Я не успел выдохнуть