подобрел вдруг Иван Первый — не сдает ли?..

Однако место для дневки он подбирает подальше от неожиданных лесных соседей.

— Группенфюрер! Нами точно установлено, что русская шпионская группа ушла из района Тильзит — Инстербург. Группа потеряла 28 сентября двух разведчиков и командира, о чем говорят найденные у одного из убитых топографические карты. Личность убитого установлена по отпечаткам пальцев в архиве СД: это Шпаков, матерый шпион, в прошлом один из шефов большевистского подполья в Витебске.

Есть основания предполагать, что оставшиеся без руководства русские радисты вывезены самолетом. Не могли же они провалиться сквозь землю!.. Но так как поляны со следами посадки и взлета советского самолета не обнаружено, мы продолжаем поиски…

— Продолжайте! И помните — вы должны доставить мне их живыми!

Подыскивая туманным утром место для дневки, Мельников видит у лужи круглые, как блюдца, следы, похожие на следы огромной кошки.

— И где только эта рысь прячется, — удивляется он, — в таком лесу!

И, словно бы отвечая на его слова, совсем рядом за ельником оглушительно всхрапнул, взревел вдруг невидимый зверь. Разведчики вздрогнули от неожиданности. Что там? Мельников выскакивает к просеке и шарахается прочь, плашмя падает под елку, подавая рукой сигнал: «Ложись!»

По просеке, на восток, с лязгом и грохотом продвигается, тускло поблескивая лобовой броней, кивая длинным хоботом пушки, стальное пятнисто-полосатое чудовище. С отполированных до блеска могучих гусениц валится искрошенный дерн с землей. Покачиваясь, вразвалку, танк прет мимо, высокий и грозный;’ ревет во всю мощь шестисот лошадиных сил танковый' мотор, обдавая горстку разведчиков своим жарким дыханием.

— Тьфу ты! — отплевывается от чадной гари оглушенный Ваня Овчаров. — Вот это зверь!..

— «Охотничья пантера», — говорит, отползая, Мельников. — Разведывательный танк типа «Пантера». Сорок шесть тонн — почти в два раза тяжелее нашего Т-34.

— Ничего себе громила! — уважительно ворчит Целиков.

— Посмотрел бы ты на «королевского тигра»! Семьдесят пять тонн! Орудие шесть метров!

— Но наши КВ и ИС, пожалуй, покрепче…

По просеке проезжает еще несколько камуфлированных под лесную зелень танков и бронетранспортеров. Потом, вечером, Мельников точно определяет их количество по числу капониров в лесу.

Пятое ноября. Аня слушает Кенигсберг. Диктор, ликуя, передает: «Тысячу раз прав гаулейтер и обер-президент Эрих Кох: населению Восточной Пруссии нечего бояться вторжения еврейско-большевистских орд. Удар русских по восточной границе нашей неприступной провинции отбит с большими для них потерями. Немцы! Освобожден город Гольдап!

По призыву гаулейтера с 18 октября в фольксштурм хлынули немцы от 16 до 60 лет. Фольксштурм берет 192 на себя функции полиции, жандармерии и ПВО. Восточная Пруссия надела овеянный славой военный мундир! Создаются народно-гренадерские и народно-артиллерийские дивизии. Героические женщины нашей провинции служат зенитчицами и прожектористами, обслуживают аэродромы, роют окопы и эскарпы. Они помнят, что в славный Тевтонский рыцарский орден входили не только братья, но и сестры. Лишь восточные районы провинции эвакуированы для облегчения обороны. В остальных районах никакой эвакуации не предвидится. Всякие разговоры об эвакуации являются пораженчеством, паникерством, государственной изменой.

Восточная Пруссия — цитадель прусской славы, арсенал и житница великогерманского рейха. Восточная Пруссия — щит Германии, неприступная крепость. В Роминтенском лесу и других наших восточных лесах русские орды будут сметены тевтонским бешенством. Мы разгромим их так же тотально и беспощадно, как разгромил Герман римлян в Тевтобургском лесу… Хайль Восточная Пруссия!»

Последние безморозные дни предзимья. Пятерка разведчиков жует ягоды можжевельника, шиповника и калины, собирает на ходу клюкву, пьет дождевую воду из студеных луж. По утрам эти лужи покрываются чуть заметным ледком.

Утром седьмого ноября Аня осторожно обламывает корешок большой зябко-сизой сыроежки — в ее вогнутой хрупкой шляпке застоялась дождевая вода. Она поднимает к губам сыроежку, как бокал, и медленно выпивает воду. В честь праздника.

— Зато Новый год мы отпразднуем вовсю, — сдерживая простудный кашель, решительно объявляет она. — И обязательно все вместе. Идет?

— Идет, Анка-комиссар! — улыбается Ваня Мельников. — «Ох, какая встреча будет у вокзала в день, когда с победой кончится война…»

Разведчики садятся в тесный кружок, вспоминают, как весело проводили они праздники до войны в том прекрасном, мирном далеке. Зина начинает подробно описывать новогодний стол…

— Ребята! — вдруг говорит Ваня Овчаров. — Меня мать в голодные годы, помню, кормила лебедой с толченой березовой корой. Попробуем?

— Спасибо за ценный кулинарный рецепт! — ехидно благодарит его Мельников.

Аня вздыхает. Да, тяжело вначале жилось, много трудностей вынес наш народ, но потом из года в год перед войной поправлялась, богатела жизнь…

Как похожи довоенные воспоминания этих девчат и ребят — они учились по одним учебникам, читали одни и те же книги, смотрели одни и те же кинокартины, пели одни и те же песни. Может быть, потому и думали, и действовали они теперь заодно.

Красиво в бору в этот тихий солнечный день. Давно таких не было. Под соснами ярко рдеет земляничник. На прогалинке горит пышный куст бронзового папоротника. Хорошо хоть, что не облетают осенью эти заповедные вечнозеленые леса, а то разведчикам совсем негде было бы укрыться.

Вечером 7 ноября Зина слушает Москву. «Свершилось! — пишет сегодня «Правда». — Война шагнула за границы Советского Союза на территорию фашистской Германии…» «Вражеская оборона прорвана, на дорогах таблички — «разминировано», — сообщает военный корреспондент из Восточной Пруссии…»

Но кончаются последние теплые дни. Начинаются заморозки. Все сильнее мерзнут на дневках разведчики. Ложась, стелют еловый лапник, два пальто вниз, два изодранных «демисезона» сверху. Ложатся тесно — девчата посередке, двое парней по бокам, третий на посту. По утрам вороненые автоматы покрываются инеем. Волосы у девушек припорашиваются росной пылью. Промозглый туман тягучего рассвета смыкается с туманом ранних сумерек. Ночью под ногами хрустит схваченный морозцем хвойный ковер.

От Велау до Роминтенского леса пробирается группа «Джек». Семьдесят километров по прямой. Но в тылу врага разведчик по прямой не ходит, эту цифру; пожалуй, надо удвоить. И каждый шаг грозит гибелью. И опять за деревьями виднеется то деревенька с островерхой кирхой, то юнкерское поместье под кленами и каштанами, то баронский или графский замок из красного кирпича с башней и флагштоком, на котором еще недавно развевалось шитое золотом знамя е черным одноглавым прусским, орлом.

Роминтенский лес. Бывший охотничий заповедник кайзера. Потом этот родовой заповедник Гогенцоллер-нов перешел к Герману Герингу. Здесь он еще недавно охотился, облачась в. средневековый охотничий костюм, здесь принимал Гитлера, глав и послов союзных держав.

А теперь через Роминтенский лес с его сказочными озерами и охотничьими угодьями летят огненные параболы «катюш». И бывший премьер-министр Пруссии Герман Геринг уже не кажет сюда носа, редко появляется в Восточной Пруссии, предпочитая отсиживаться