успокаивающе поглаживает меня по спине. Стреляю в него рассерженным взглядом.

- Кушай... - моргает мне он, тоже пряча улыбку.

Разливают по второй.

Я решительно отодвигаю свою пустую рюмку в сторону, не позволяя ее наполнить.

- Нет!

- Ух, взгляд какой! - одергивает горлышко бутылки Илья. - Вот что самогон животворящий делает. Ну ладно. Вторую пропусти. А третью - за любовь - сам Бог велел!

- Бьянко за двоих выпьет! - мстительно щипаю его за бедро под столом.

- Ай-яй! - шипит он, вздрагивая.

Мужчины опять смеются, подшучивая на ним.

Все уже поели, мужчины общаются... Эля качается на гамаке метрах в пяти от стола.

Неприятные ощущения ожога наконец-то проходят. Но все вокруг словно плывет в мягкой неге.

Лежа спиной на груди у приобнявшего меня Бьянко, прислушиваюсь к звукам вокруг.

Мне кажется, все замедлилось... И даже птицы в небе летят заторможенно... И утки крякают медленно…

Взгляд застывает на деталях, которые раньше не замечала. Я рассматриваю ладонь Бьянко, обрисовывая линии пальцем, пока они там разговаривают.

Закрывая глаза, в порыве чувств прижимаюсь губами.

Смещая ладонь ниже, он обводит большим пальцем мои губы.

Нечаянно встречаюсь взглядом с внимательно наблюдающим за мной Макаром. Смущаясь, не знаю, куда деть глаза. И, по-детски, наверное, кладу расслабленную ладонь Бьянко на них и прижимаю.

Всё, меня нет...

Мне хочется поплакать от всего, что переполняет меня. Но я не хочу своими истериками портить всем вокруг этот вечер. И стараюсь, дышать глубже, чтобы не расплакаться.

Третью Бьянко и правда выпивает за двоих! Я с ужасом двигаю к нему блюдце с лимонами. Но вместо них, он ловит мои губы, целуя при всех нахально и глубоко.

Пискнув, подчиняюсь его губам, чувствуя привкус орехов, меда и немножко спирта. И я забываю обо всем плохом. Наши улыбки сбивают поцелуй.

- И не смотри на меня так, - бросает он упрямый взгляд на Макара. - Это наш "Стокгольм" и нам в нем круто!

- Да не смотрю я "так"... - с улыбкой закатывает глаза Макар.

Я забываю, что сержусь на Бьянко за самогон, утыкаюсь носом в его шею. Хочется его рук... И то, что мои ступни каким-то уже образом тоже греются на пузе спящей медведицы совершенно перестает меня беспокоить.

Бьянко шепчет в ушко нежности. И глаза у него тоже чуть пьяные.

Бутылка уже пуста...

- Белый, а чего гитару-то не взял?

- Забыл...

- "Забыл"! - передразнивает его Илья. - Эх... Мне, вон, Марфа на ухо наступила. Я ж сам себе не спою. Хоть «акапеллой» что-нибудь бахни, что ли...

- «Акапеллой» Анечка может! Детка...

Сажусь прямо, растерянно оглядывая их лица. Петь?

Первый порыв - категорически отказаться! Голос - как мое уязвимое место. Я так привыкла в плену у Варана. Как он обтекал слюной, желая услышать мой голос! Нет!

Но... я больше не в плену. И здесь его нет. Здесь хорошие люди...

- Что спеть?

- Ну... - пожимает плечами Илья. - Такое... Чтобы порвало. Можешь?

Зависаю взглядом в пространстве, отыскивая в себе самые любимые и разрывающие песни.

Могу...

(Саундтрек: «Там нет меня» Евгений Дятлов и Екатерина Гриневич)

- "Там нет меня,

Где на песке не пролегли твои следы,

Где птица белая в тоске,

Где птица белая в тоске кружит у пенистой воды..."

Это не моя тональность и голос мой иногда срывается, расщепляя звук хрипотцой. Но это тоже красиво и пронзительно. И я продолжаю, глядя в пространство перед собой и улетая в строки.

Только чувствуя, как трепетно сжимает мои кисти Бьянко.

- "Я только там!" - подхватывает вместе со мной Бьянко. - "Где звук дрожит у губ желанной пристани...

И где глаза твои - стрижи,

И где глаза твои - стрижи, скользят по небу пристально..."

В полной тишине я допеваю песню до конца.

Все молчат, плавая в пронзительной грусти.

- Какая же она "итальяночка", - вздыхает Илья. - Наша она... Чужая так не споёт.

Глава 40 – Хорошие девочки

Сидя на гамаке, наблюдаем издали с Элей уже пятый круг банной вакханалии с нырянием в пруд, сталкиванием друг друга с помостков, руганью, смехом...

Молча улыбаемся...

С ними всеми очень хорошо. Словно это другая реальность. А все что было до этого в России – просто дурной сон.

Нас в баню пока не зовут. Слишком жаркая. Мы ждём пока немного остынет...

- Ой, - спохватывается Эля. - Чуть не забыла.

Отстегивает от воротника булавку, пристегивает к моему.

- Что это?

- Это... Вася мне когда-то свой "оберег" отдал. Эта булавка спасла мне жизнь. Сейчас - тебе нужнее.

- Спасла? Как спасла? - трогаю ее пальцами.

- Я наручники ей расстегнула, Вася с Герой меня научили. Она мягкая, иглу можно загнуть петелькой. И подцепить язычок замка... - вращает кистью, показывая.

- Manetta?? - уточняю я, обхватывая свое запястье пальцами.

- Да.

Я с ужасом вспоминаю лежащие в ящике Варана наручники.

- Кто на тебя надел... наручники?

- Бывший муж... - смотрит она вдаль. - Он наказывал меня так. А в тот раз... вряд ли бы я выжила.

Меня внезапно накрывает истерикой, которая давно живет где-то глубоко в моем сжатом животе.

- Ччч! Ты что?! Дай, я тебя обниму! – прижимает к себе Эля.

Я реву навзрыд, понимая, что с ней происходило что-то ужасное, к чему я только слегка прикоснулась.

Она гладит меня по спине, успокаивая. Меня последний раз так мама обнимала. И я реву ещё сильнее.

- Ты с Белым не бойся ничего. Он очень хороший! Надёжный. Добрый. Настоящий.

Киваю.

- Эээ... Девочки! - заметив мои судорожные всхлипы, срывается в нашу сторону Бьянко.

Эля машет на него рукой, чтобы не подходил.

Он настороженно сверлит нас взглядом, стоя на расстоянии. Делает шаг ближе и снова застывает.

- Пойдем-пойдем, Белый, - уводит его Макар. - Пусть поговорят без нас. Пойдем, сказал!

- Я хочу тебе сказать, что Вася сделает все, чтобы ты была в безопасности. Но ты должна помнить, что он не бог... - шепчет мне она. - Обстоятельства бывают разные. И ты должна сама настроиться в случае чего защитить себя. Понимаешь?

Киваю.

- Будь осторожной. Себя береги и его береги.

Киваю опять, тяжело вздыхаю.

- Не знаю, станет ли учить тебя этому Вася, но думаю нет. Они не могут принять мысль, что их женщине придется