Мишенька не хотел целовать его густо заросшую черной шерстью красную дырку. Упирался как баран. Тогда все четверо завернули ему за спину руки. Особенно старался дед-приап. Ведьма впилась Мишеньке в мошонку своими длинными нечистыми ногтями. Лекарь истово читал заклинания и тряс хвостом. Блондинка-экберг щекотала Мишеньке своими длинными волосами низ живота и промежность.

Дед подвел голову Мишеньки к заду дьявола. Затем толкнул его коленом и Мишенька ткнулся-таки губами туда, куда хотели его мучители.

И тут же все вокруг Мишеньки изменилось.

Затихла дьявольская волынка. Исчезли ужасная комната и ее обитатели.

Голый Мишенька стоял один на вершине высокой дюны в пустыне и, запрокинув голову, смотрел на небо.

Звезды маняще мерцали в глубине бесконечной вселенной.

Спиральные галактики медленно вращались и разбрасывали вокруг себя светящийся пух.

В середине Млечного пути парила величественная Черная дыра, напомнившая Мишеньке анус дьявола.

Оргия

Перед тем как уволиться со склада типографских машин, я еще раз посетил подземелье. Не смог отказать себе в этом удовольствии. Что из этого вышло – судите сами.

Открыл люк и спустился по винтовой лестнице. Без приключений.

Включил свет.

В зале было тихо. Пусто. Одиноко. Тоска…

Вроде как ты пришел в театр, а там – никого, ни в коридорах, ни в зале, ни на сцене. И ты стоишь один, теребишь ненужную программку, гладишь подушечками пальцев велюровую обивку кресла, грустно смотришь на пустую сцену и мечтаешь о пышных декорациях, головокружительных коллизиях и оркестре, играющем веселую музыку. Но нет, тишина колет тебе барабанные перепонки, пустота сосет под ложечкой, мечты о театральных радостях постепенно испаряются, и ты понимаешь, что это конец. Конец твоего пути. Но это не приносит тебе облегчения, ведь скоро из-за шкафа выпорхнет огромная моль и проглотит тебя и вместе с тобой все, что ты еще любишь.

Не успел я как следует пожалеть самого себя, как ко мне подошли двое неизвестно откуда взявшихся диккенсовских мальчуганов с грязными лицами. Нищих или бродяг. Они приволокли с собой комичный старомодный велосипед, положили его рядом со мной на землю и убежали, давясь от смеха и жестикулируя. Дошли до стены зала и прошли сквозь нее. Шаги их скоро затихли.

Взгромоздился на велосипед (шершавое седло тут же начало натирать мне промежность) и поехал за ними. Решил таранить стену… разогнался, закрыл глаза…

Стена пропустила меня сквозь себя, как ломтик сыра – иглу.

Я очутился на улице города, чем-то напоминающего Оксфорд, знакомый мне по открыткам из коллеции дальнего родственника жены, выездного оперного певца с известной фамилией, заядлого филокартиста, у которого мы один раз ужинали. Родственник, плотоядно посматривая на Нелю, после обильной трапезы хвастался нам своими богатствами. Среди прочего показал английские открытки, рассказал о концертах в Оксфорде и Кембридже и сногсшибательных аплодисментах, которыми наградила его тамошняя интеллектуальная публика. Будто бы сама королева и герцог Эдинбургский приезжали из Лондона… королева во время концерта прослезилась и подарила ему медальон. Медальон этот королевский, впрочем, певец нам почему-то не показал. Намекал на какие-то тайны…

– Ага, похоже зал материализовал еще одну твою стародавнюю мечту… готика… барокко… Какая уютная романтика – город-университет во второй половине девятнадцатого века. Чудесные фасады, стрельчатые окна, арки, колонны, эркеры, вимперги, башенки, аркбутаны, контрафорсы… Каштаны, дубы, речка, похожая на канал… Библиотека… Интересно, а чем же он заполнит внутренности этого города? Откуда возьмет жителей, их фигуры, одежду, какие мысли вложит им в головы? У меня в памяти всего этого нет. Как чертов зал залатает прорехи? Неужели с помощью моей фантазии? Неужели я так богат? Не верится…

Я медленно ехал по мощеной брусчаткой улице на своем велосипеде, трясся и глазел по сторонам. Пялился на затейливые скульптуры… на витрины многочисленных магазинчиков, полные непонятных мне предметов. Цилиндры и конусы с трубками и гребешками… Терракотовые статуи неизвестных мне животных, смахивающих на демонов… газовые маски сложной конструкции, явно приспособленные для защиты от неизвестных земной науке газов.

Не сразу, но понял, как зал решил проблему жителей… Их просто не было.

По улицам этого города не сновали прохожие. Бродячие собаки или кошки мимо меня не пробегали. Конные экипажи не проезжали. Не встретил я и других велосипедистов.

Солнца не было видно. Не было даже облаков. Мертвенная тишина заливала собой город как жидкий гипс – форму.

Попробовал было зайти в книжную лавочку… привлекли лежащие на витрине старинные фолианты и странные виньетки на переплетах. Треугольники, с вписанными в них квадратами.

Постучал в дверь, украшенную прекрасной резьбой. Розы, птицы, легавые собаки, охотники в рогатых шлемах…

Никто мне не открыл. Толкнул дверь, затем потянул ее на себя… Дверь не открылась. Она и не могла открыться. Дверь, дверная рама и наружная стена дома – составляли единое и неразрывное целое. То, что я принимал за дерево и камень, не было ни камнем, ни деревом. Весь дом состоял из одного, неизвестного мне, твердого серого материала. Даже оконные стекла и стекла витрины были из него сделаны. Почему я это сразу не заметил?

Подошел к другой витрине… присмотрелся, пощупал фасад, дверь… и тут тоже самое. Серый материал. Нечто среднее между металлом, деревом и пластиком. Осторожно лизнул и понюхал стену дома. Не почувствовал ни вкуса, ни запаха. Вот тебе и материализованная мечта! Стерильный слепок…

Я был разочарован, чувствовал себя обманутым. Идиот! Вообразил, что сейчас из-за угла выскочит и поманит меня за собой белый кролик или сам Льюис Кэрролл… Хм, коллега, вы, я смотрю, заблудились… не хотите ли принять в подарок первое издание «Алисы в Зазеркалье»?

– Зал в подземелье не твой друг. Как ты мог забыть об этом? Вообще не что-то, доброжелательно настроенное к человеку. Хорошо, если он не смертельная опасность, не мышеловка для таких как ты простифиль. Что же он такое? Кто его построил? Зачем? Как? А не все ли равно? Главное – он есть. И ты сейчас находишься в нем. И тебе давно пора подумать, как ты будешь выбираться из этого искусственного Оксфорда. В Москву. В твое советское Зазеркалье.

И тут я услышал музыку.

Какая-то неизвестная мне певица с низким голосом завораживающе хорошо пела песню в стиле рокабилли пятидесятых. Оркестр ласково ей аккомпанировал. На сердце у меня потеплело. Гитарные переборы заставляли тело ритмично вздрагивать.

А через несколько мгновений обрадовались и глаза. Музыка доносилась из хорошо – внешне и внутренне – освещенного дома на перекрестке. Дома явно сделанного не из серого материала,