– Мистер Карлинг, нам стоит сменить курс на один-два-ноль и пройти вдоль фронта конвоя.

– Один-два-ноль. Есть, сэр.

Несколько минут назад монотонное пиканье локатора было колыбельной, навевающей дрему. Теперь оно стало суровым неумолчным напоминанием о долге. Не дам сна очам моим и веждам моим – дремания[48]. Глаза вовсе не слипались, не требовалось усилия, чтобы держать их открытыми. Видимо, его сморило после плотной еды – еще пример, как опасно потворствовать своим желаниям.

Все это Краузе забыл, когда брякнул звонок рядом с переговорной трубой. Он шагнул ответить и даже не почувствовал боли в ногах.

– Капитан слушает.

– Капитан, сэр, сейчас появился эхосигнал. По крайней мере, я думаю, это он, сэр. Экран сильно рябит. Эхосигнал на пеленге ноль-девять-два, дистанция девять миль, сэр. Теперь исчез. Не уверен, сэр.

Повернуть в ту сторону или сохранять прежний курс? Сейчас они движутся к пересечению потенциального эхосигнала с конвоем; лучше идти тем же курсом.

– Кажется, снова он, сэр. Точно не уверен.

Несколько дней кряду радар работал почти идеально, так что сейчас ему было самое время сломаться. А на таком расстоянии – Краузе знал числа, но все равно машинально извлек квадратный корень и умножил на коэффициент – лодку в позиционном положении увидеть на радарном экране почти невозможно. Так или иначе, этим курсом можно идти еще несколько минут.

– На каком пеленге этот сигнал от «Доджа»? – спросил Краузе в трубу. Он мог бы прикинуть в уме и в пылу боя положился бы на свой расчет, но сейчас, удивительное дело, время не поджимало.

– Ноль-семь-ноль, дистанция тринадцать с половиной миль, сэр.

Радарная антенна у «Доджа» ниже, чем у «Килинга», и подтверждения он дать не сможет. Значит, пока нет надежды получить перекрестный пеленг.

– Очень хорошо, – сказал Краузе.

– Если это эхо, сэр, – сказала труба, – то дистанция и пеленг не меняются. Может быть, это что-то с экраном.

– Очень хорошо.

Возможно, это дефект радара, а с другой стороны… Краузе вышел на правое крыло мостика и поглядел за раковину. Конвой неприлично сильно дымил. Капитаны выжимали лишние узел-два, стремясь занять место в строю, и вот результат. Ветер слабеет и меняет направление, так что дым поднимается выше, чем вчера; его должно быть видно миль за пятьдесят. С подлодки в девяти милях вполне могли заметить дым, и, если она продолжает наблюдение за конвоем, пеленг и дистанция вполне могут оставаться постоянными. Что пользы в радаре, если суда, которые он должен защищать, видны противнику далеко за радиусом действия радара?

В душе Краузе, когда он задавал себе этот вопрос, не было горечи. Эта стадия осталась позади, как и стадия охотничьей лихорадки. Последние сутки значительно его закалили. Правильное воспитание в детстве, учеба в Аннаполисе, долгий опыт в море; все это не так важно, как двадцатичетырехчасовая схватка с врагом. С поручня, за который он держался, откололась корочка льда. Под релингом висели капли воды. Стремительно теплело. С оттяжек капало. Вымпел оттаял и плескал на ветру, как и положено. Краузе был совершенно спокоен, несмотря на возможное присутствие немецкой подлодки в пределах дальности его орудий. И разница между этим спокойствием и вчерашним волнением вовсе не была следствием усталости или апатии.

В рубке его ждало новое сообщение по переговорной трубе.

– Я больше не вижу того эхосигнала, сэр.

– Очень хорошо.

«Килинг» по-прежнему шел по диагонали поперек фронта конвоя. «Додж» был отчетливо виден на своей позиции за правым флангом.

– Разрешаю, – сказал Карлинг в телефон, затем поймал взгляд Краузе и объяснил: – Я разрешил переключить рулевые кабели, сэр.

– Очень хорошо.

Согласно постоянному приказу-инструкции Краузе, это решение принимал вахтенный офицер, и Карлинг поступил правильно, не став спрашивать капитана. Если на расстоянии дальности радара находится немецкая подводная лодка, то время, возможно, выбрано не самое удачное. Однако переключение надо производить ежедневно, а на данный момент контактов нет. Карлинг молодец, что взял на себя ответственность; быть может, последние сутки чему-то его научили.

С нынешней позиции «Килинга» удобно было оглядеть правую половину конвоя. Видимость составляла никак не меньше девяти миль. Суда, которые Краузе наблюдал в бинокль, самой разной конструкции и окраски, по-прежнему далеко растянулись; сразу за ними он различал характерную фок-мачту подгоняющего их «Виктора». Строй постепенно смыкался. Краузе, удовлетворенный увиденным, отдал приказ:

– Пора поворачивать обратно, мистер Карлинг.

– Есть, сэр.

Краузе говорил абсолютно спокойно; его долг узнать, как поведет себя Карлинг.

– Лево руля. Курс ноль-шесть-ноль, – сказал тот.

Не слишком трудное задание – направить «Килинг» обратным курсом вдоль фронта конвоя, – но главное, что Карлинг исполнил его быстро и правильно. При нынешних темпах расширения флота через полгода Карлинг, вполне возможно, будет командовать эсминцем в бою – если доживет.

– На румбе ноль-шесть-ноль, – доложил рулевой.

Краузе подумалось, что стоит, наверное, сходить в гальюн – час назад он выпил четыре чашки кофе.

– Перископ! Перископ! – завопил впередсмотрящий правого борта. – На правом траверзе!

Краузе выбежал на крыло мостика и обвел биноклем море на правом траверзе.

– Все еще там, сэр!

Впередсмотрящий, не отрываясь от бинокля, лихорадочно тыкал пальцем в сторону моря.

– Ноль-девять-девять! Три мили – четыре мили!

Краузе медленно повел биноклем вверх, и поле зрения двинулось прочь от корабля. Он увидел перископ… потерял… снова увидел, балансируя вместе с кораблем. Тонкий серый цилиндр скользил над маленьким белым буруном, словно голова плывущей змеи, исполненный такой же безграничной угрозы.

– Право на борт! – взревел Краузе и еще не договорил, как ему пришла в голову новая мысль. – Отставить! Так держать.

Карлинг стоял рядом.

– Проверьте пеленг! – бросил Краузе через плечо.

И тут перископ медленно-медленно, как будто с презрительной самоуверенностью, ушел под воду. Пройдет над ним ветер, и нет его, и место его уже не узнает его[49].

– Один-шесть-ноль, сэр, – сказал Карлинг и после короткой паузы сознался честно: – Точно не уверен, сэр.

– Очень хорошо.

Краузе смотрел в бинокль: хотел убедиться, что перископ не появится снова. Он заставил себя медленно сосчитать до двадцати.

– Курс один-семь-ноль, мистер Карлинг, – сказал он.