«Жаль, что Игоря нет дома», – вздохнула Марина, отпирая дверь своей квартиры.

Игорь так и не пришел к Марине. Похоже, ночевал у себя дома. «Должно быть, именно в этом и состоит преимущество наших отношений, – подумала Марина. – Каждый чувствует себя свободным от любых обязательств. Не надо отчитываться, где был, что делал, с кем встречался…» И все же некая неопределенность смущала и расстраивала Марину каждый раз, когда Игоря не было рядом. «Сама виновата, – говорила она себе, – он же звал меня и на показ, и на банкет… Пошла бы с ним, и не пришлось бы нервничать. Пили бы сейчас кофе, собираясь на работу…»

Правда, на работу с утра пораньше собиралась она одна. Игорь, как свободный художник, не имел присутственных дней. Обычно, если не требовали дела, Игорь вставал поздно, и Марина уходила на работу, когда он еще спал. Модные дефиле, которые он ставил, как правило, проходили в ночных клубах, и Игорь возвращался к утру. Первое время, когда они стали жить вместе, Марина еще пыталась сопровождать Игоря на все эти ночные тусовки, но очень скоро выдохлась – как бы поздно она ни ложилась спать, в десять утра должна была быть на работе. Игорь вначале обижался, упрекая ее в том, что она мало интересуется его профессиональной жизнью, его творчеством, как называл он свою работу режиссера моды и имиджмейкера. Марина чувствовала, что это всего лишь дежурные упреки – порядка ради. На самом деле Игорь даже ей не раскрывал всех своих планов, многоходовых пиаровских акций, которыми он также занимался, создавая очередной имидж модельеру или эстрадной звезде. «Искусство публичного обольщения, – любил говорить Игорь, – неизменно связано с тайной…» «Пусть будет так», – соглашалась Марина и не задавала Игорю лишних и праздных вопросов…

Друг друга они называли мужем и женой, хотя по сути оставались любовниками. И дело было не в том, что оба они избегали общепринятых формальностей вроде штампа в паспорте или публичного бракосочетания. Они надеялись, что, оставаясь свободными, сумеют как можно дольше сохранить свежесть и остроту чувств, которыми оба дорожили. Что делать, если эти самые свежесть и острота были связаны не только с бурным проявлением эмоций, но и с мучительной неуверенностью в том, что чувства другого не угасли.

Марина пила остывший кофе и размышляла о том, почему Игорь до сих пор не позвонил ей. Самое простое объяснение – отсыпается после бессонной ночи в казино. «Может быть, он играл?» – подумала Марина. Но она знала, что Игорь, хотя и был человеком азартным – а, может быть, именно поэтому, – старался держаться подальше от всякого рода игорных заведений. Слишком хорошо знал, чем это может кончиться – его отец в свое время проиграл на ипподроме все, что имел, и у Игоря было в полном смысле голодное детство. Игорь любил и жалел свою мать, которая умерла молодой и в чьей смерти Игорь винил отца. Об отце он не любил вспоминать. А тем более рассказывать, Марина не знала, ни где он сейчас, ни жив ли вообще.

Мысли о том, что Игорь мог увлечься какой-нибудь соблазнительной посетительницей казино или новенькой манекенщицей, также возникали, но Марина гнала их прочь. Она старалась не думать о том, что Игорь может разлюбить ее и они расстанутся, как это часто бывает с любовниками, у которых нет серьезных обязательств друг перед другом. «Что будет, то будет, – говорила себе Марина. – Ничто не вечно, тем более такая хрупкая вещь, как любовь… – И утешала себя привычно: – Но в любом случае у меня останется работа – то, что никогда не предаст, не изменит…»

Утешение было слабым, но все же помогало. Вот и сейчас, собираясь в редакцию, Марина переключилась на обычные размышления о том, что предстоит сделать, и строила план рабочего дня. Она решила, что первым делом зайдет к Азарову – если он ее примет. Но он должен принять! Дело-то срочное. Потом вызовет к себе Ольгу и расскажет ей о том, что Азаров дал добро на увеличение штатов, они сядут писать докладную записку… Часа в четыре, когда сотрудники сдадут свои заявки в очередной номер, соберут планерку…

Она снова вспомнила об Игоре в машине, по дороге в редакцию. Проще всего, конечно, было позвонить ему, узнать, что и как. Но в этом случае Игорь решит, что она контролирует его и, конечно, взбунтуется. Но если она не позвонит, он заявит, что ей все равно, в каком состоянии он находится, что она не думает о том, не случилось ли с ним чего. «Ладно, – решила Марина, – позвоню сразу, как только приду в редакцию…»

Мобильный зазвонил, когда Марина подъезжала к площади Маяковского. Но это был не Игорь. Объявился Суржиков, «седой мальчик».

– Марина Петровна, – взволнованно заговорил он. – Вы будете сейчас на работе?

– Буду. Минут через десять, – ответила Марина.

– Можно, я к вам зайду? Дело не терпит отлагательств…

– Раз так, заходите… Жду.

«Ну вот, все планы, можно считать, сорваны», – раздраженно подумала Марина. Она знала, Суржиков будет говорить долго, тщательно разбирая подробности – он всегда считал, что именно детали, даже просто мелочи, способны открыть истинную суть предмета, подлинный смысл того или иного явления. «Уж не об «Эндшпиле» ли он собирается говорить со мной?» – Марина вспомнила его последний телефонный звонок в редакцию и просьбу дать ему совет, писать или не писать об этой замечательной компании. Тогда Марина считала, что все его сомнения и тревоги можно решить просто: не хочешь, не пиши. Откажись от задания, если чувствуешь, что придется кривить душой, пиши о том, в чем абсолютно уверен, ведь полуправда – необязательно ложь… Необязательно? Марина чувствовала, что и сама не знает, права она или не права. После того как она поняла, что может лишиться своего журнала – в который уже раз! – и снова остаться без работы, она не была столь категорична. Почему бы ему не пойти на какие-то уступки? Компромисс – не самая худшая вещь на свете. Любимая работа того стоит… И Марина вдруг отчетливо поняла, что изменяет сама себе, своим годами сложившимся принципам. Для других, Суржикова например, ее позиция была однозначно категоричной, а для нее самой? Она не хотела потерять дело, которое начинала с нуля, но как далеко могла зайти, защищая и его и себя от чужих, враждебных посягательств? Марина не знала ответа на этот очень личный вопрос… А теперь, похоже, и Суржиков будет делать все, чтобы принципиально важное для него решение за него принимала Марина.

«День явно не задался», – с этой мыслью Марина припарковала машину во дворе особняка, в котором размещались и рекламное агентство Азарова, и их редакция. Вышла из машины и у самого подъезда встретила Азарова, который стремительно направлялся к своей машине.

– Доброе утро, Семен Аркадьевич, – сказала она и хотела спросить Азарова, когда она могла бы к нему зайти.

Но шеф явно очень спешил.

– Здравствуйте, – сказал он. – Все вопросы потом. Я вернусь через неделю…

Он старался быть вежливым и корректным, но это ему не удалось. Слова прозвучали резко и недружелюбно. Марина почувствовала себя человеком, который протянул другому руку для приветствия, но жест оказался либо не понятым, либо сознательно проигнорированным.