туманными вывесками освещенных теплым светом таверн. Мучительно-острыми клочками воспоминаний, вроде бы отброшенных и все же неуловимых.

Солдаты немедля рассыпались по всему городу, только Моф остался со мной.

– Впервые здесь? – зачем-то спросил я.

Можно было не спрашивать – стоило заглянуть в его круглые глаза. Он покачал головой.

– Здесь легко попасть в беду. Так что не забредай в… нет, Моф, вот сюда совсем ни к чему, – проворчал я, оттаскивая его за плечо.

Слишком явно он замешкался, проходя мимо броско разукрашенного здания, окруженного не менее броскими женщинами. Когда я потянул его дальше, парень чуть шею не вывернул, оглядываясь на хихикающих бабенок.

Я закатил глаза. Влияние Саммерина.

– Слушай, – заговорил я. – Другого случая развеяться у нас долго не будет. Так что не упусти возможности найти настоящее…

– Эй, Моф! Моф!

Мы оба обернулись. Через улицу нам отчаянно махал другой солдатик, Жорг, немногими годами старше Мофа. Тот уже рванулся ему навстречу, бросив мне только:

– До завтра, Макс!

– Не наделай глупостей! – крикнул я вслед, немного обидевшись: уж больно легко он меня бросил.

Глядя ему вслед, я с тревогой думал, сколько неприятностей может нажить незадачливый подросток в таком злачном городке, как Мериата.

Вознесенные над нами, уж не постарел ли я!

Запихнув руки поглубже в карманы, я оглядел улицу. Кругом теснилась толпа, и мне это, конечно, не нравилось. Будь здесь Тисаана, может – может, – стоило бы потерпеть, чтобы посмотреть, как ей это понравится. А ей бы, верно, понравилось. Я вспомнил ее лицо в тот день, когда привел ее в столицу. В ее глазах сияло блаженное, бьющее через край изумление, и я впервые подумал: «Пожалуй, я не прочь привыкнуть к такому взгляду».

Я недолго предавался соблазнительным воспоминаниям – передернул плечами и зашагал дальше. Я ведь не просто так здесь оказался. У меня было дело.

Как только я вышел из центра и отдалился от толпы веселящихся гостей, стало тише. В этих местах заманчивые огоньки сменились укромными тенями.

Я смутно помнил Мериату, но ноги сами находили дорогу. Дом за семь лет не изменился, разве что немного обветшал. Шелушащуюся краску над аркой двери прикрыли бархатистой тканью – пожалуй, с претензией на изысканность. Подоконники украсились поддельными золотыми цветами. Вывески не было. Она и раньше не требовалась.

Стоило войти, ноздри обжег густой запах роз. В воздухе разносилась чуточку нестройная и слишком громкая музыка. И обстановка тоже осталась прежней – вдоль стен маленькой гостиной выстроились устеленные бархатными подушечками скамьи, стояли выщербленные кофейные столики и сомнительных достоинств кушетки, которым я даже в незапамятные времена, Вознесенные мне свидетели, не доверил бы своего зада.

Я подсел к свободному столику – разумеется, на деревянный стул, только на твердое, – и оглядел комнату. Дела в этот вечер шли бойко. Голые до пояса мужчины и женщины склонялись к прячущимся в тенях клиентам, нашептывая им слова слаще меда.

– Добрый вечер, солдатик. Чем могу?..

Я отстранился от рук, огладивших мне плечи:

– Спасибо, ничего не надо.

Женщина изогнула бровь, заправила за ухо светлые локоны:

– Ты уверен?

– Боюсь, вполне уверен.

Она пожала плечами – как хочешь! – и отошла к более приветливым гостям.

– Столько лет прошло, – промурлыкал за спиной знакомый голос, – и даже не интересно, что ты пропустил, благородный Фарлион?

Старая подружка стояла за спинкой стула, скрестив руки и надув губы. Она укуталась в яркие шелка, в глубоком вырезе лежали на груди ряды золотых и серебряных бус. Каштановые с проседью волосы она убирала назад от царственного лица, почти не тронутого прошедшим годами.

– Если память не обманывает, – отозвался я, – склонность к продажной любви и раньше не числилась среди моих пороков.

– Удивляюсь, как ты хоть что-то запомнил с тех лет, когда валялся без памяти на полу в моем доме.

– Вот это больше похоже на правду, – поморщился я.

Прищурившись, она присмотрелась ко мне. А потом улыбнулась и помахала буфетчику.

– Ну, говори, что ты теперь пьешь. И почему на тебе этот, дери его Вознесенные, мундир?

– Хотелось бы пообщаться без свидетелей.

Она запнулась, подняла брови:

– Лестно для меня, Максантариус, только я этим давно не занимаюсь.

Однако в ее взгляде я видел озабоченность. И интерес – как у кошки, у которой разгорается аппетит. Эомара не только проституцией «давно не занималась».

Вздохнув, она махнула в глубину зала:

– Идем. Вина я все-таки прихвачу. Выпивка разговору не помеха.

Комната Эомары тоже не особенно переменилась. Она разительно отличалась от общего зала: вместо разжигающих соблазн голубых и красноватых светильников тепло горели лампы, вместо бьющих в глаза украшений стояли книжные шкафы, забитые самыми разнообразными томами. В комнате едва умещались два письменных стола, поставленные лицом друг к другу. Над одним склонялся немолодой, похожий на паучка мужчина с бесцветными волосами, в очках с золотой оправой. Когда мы вошли, он поднял глаза, поправил очки на носу и вздернул брови:

– Максантариус Фарлион! Я бы голову дал на отсечение, что мы тебя больше не увидим. Правду сказать, думал, тебя давно зарезали в темном переулке. Потом пошли слухи, что ты под Антедейлом…

– Эрик, Макс еще успеет все рассказать о себе, – перебила брата Эомара.

Присев на край стола, она кивнула мне на стул и откупорила бутылку.

– Рассказывай, что даровало нам счастье тебя увидеть. Про Антедейл, как упомянул Эрик, мы все наслушались. Народ здесь здорово дивился его падению.

– Пал не один Антедейл. Я и дальше продолжал в том же духе.

Эрик захлопал глазами, словно отвыкшими разбирать что-либо вне исписанных страниц:

– Я не враз понял, чем ты занимаешься. Берешь города без прямого штурма. От кого другого, а от тебя такой стратегии не ожидал.

Эомара всучила мне бокал вина, и я было поднес его к губам, но тут отставил и уперся в Эрика взглядом:

– От кого другого, но не от меня?

– Ну, – пожал плечами Эрик, – сам понимаешь. Учитывая твое прошлое.

Эомара сверкнула глазами:

– Не будем вспоминать мерзкое прошлое. Мы рады были услышать, что ты вернулся. Хотя я, должна сказать, удивилась твоему возвращению к Алдрису. В былые годы ты его терпеть не мог. – Она уставилась вдаль. – Хотя мне он всегда нравился. Такой разносторонний человек. И смотри-ка, до чего дошел.

Действительно, до чего дошел… Я надолго припал губами к бокалу – просто чтобы уйти от бесполезного спора. Наконец я отставил вино.

– Эомара, – спросил я, – что тебе известно о магии жизни?

Она так и загорелась. Тоже отставила бокал и подперла подбородок ладонями, уставившись на меня с хищным – иначе не скажешь –