Роберт с удивлением следил за тем, как она двумя пальцами принялась печатать небольшой текст. Внимательно изучив напечатанные строчки, она с торжествующим возгласом выдернула лист из машинки.

— Так я и знала, — произнесла она с облегчением, покачала головой и затем показала ему листок, на котором были напечатаны первые строчки сказки про синего тигра.

— Ну и зачем это? — спросил он, ничего не понимая. — Вы хотите напечатать еще один экземпляр «Синего тигра»?

— А вы посмотрите внимательно, — начала она взволнованно объяснять. — Что вы тут видите?

Ее глаза блестели.

«Вот уж безудержная фантазия! Но ведь от доброго сердца», — подумал он. Роберт покорно вздохнул, взял листок и посмотрел еще раз. Поиграть в загадки — отчего же нет! «Итак, Роберт, — спросил он себя, — что ты тут видишь? Сосредоточься!» Его разбирал смех.

Но в следующую секунду он нахмурился. Его взгляд снова и снова пробегал по бледно-голубым строчкам, напечатанным на белой бумаге.

— Ну как? Теперь и вы видите? — услышал он голос приблизившейся к нему Розали.

Роберт кивнул.

— Да, теперь я вижу, — произнес он изумленно.

Он увидел все: старый шрифт, голубой цвет печати, смазанную букву «о» с пятнышком в правом верхнем углу.

Рукопись, напечатанная на «ремингтоне», в точности повторяла ту, что ему досталась от матери. А иначе говоря, история про синего тигра была написана на том самом «ремингтоне», который он сейчас видел перед собой. Он медленно покачал головой, поняв, что это значит.

Розали, вздернув брови, посмотрела на него выжидательно.

— Но ведь это очень сильно подрывает вашу теорию, не так ли, Роберт? — спросила она наконец.

— Но ведь… ведь оригинал находился в Маунт-Киско, — попробовал он возразить.

— О чем вы! — Розали возмущенно сверкнула глазами. — Не будете же вы утверждать, что Макс Марше украл у вашей матери не только сказку, но и пишущую машинку в придачу? C’est ridicule![47]

Роберт промолчал. Он был совершенно растерян.

— Это старый «ремингтон» Макса Марше. Так что с этим все ясно. Я даже видела эту машинку на одной из старых фотографий. Кто бы ни написал эту историю, одно несомненно — она была напечатана на этой пишущей машинке. А это может означать только одно…

Она беспомощно замолчала.

Роберт попытался закончить за нее недосказанную фразу. И что же это должно было значить? Его мать написала для него эту историю, когда он был еще маленьким, — написала на пишущей машинке, которая в это время стояла в Париже и принадлежала французу? Ерунда! Он напряг мысли. А что, если эту историю все-таки написала не его мать, а Марше, который как-никак был автором множества детских книг? И однако же… ведь эта история казалась написанной специально для него, Роберта! А мама всегда говорила, что эта сказка — их общая, и больше ничья! Она не меньше его любила сказку про синего тигра. Так зачем же ей было его обманывать?

Хотя, с другой стороны, разве мама когда-нибудь так прямо говорила, что эту сказку написала она? Что она ее сочинила? Подумав, он понял, что такого не помнит, зато он помнил ее слова, что она дарит ему эту сказку. К тому же, если отвлечься от вопроса об авторстве, который вдруг как-то отошел на задний план, самым главным и самым интересным оставался другой вопрос: как могло случиться, что у его матери и этого Марше находилась одна и та же рукопись, если они никогда не встречались.

Почувствовав на себе взгляд Розали, он поднял глаза.

— А я все думаю о том, что значит эта «Р», — задумчиво произнесла она.

Он не сразу понял:

— Что?

— Я о посвящении. Я думала, что «Р» значит «Розали». Вы думали, что оно значит «Роберт». Судя по тому, что мы знаем сейчас, невозможно ни то ни другое, верно?

Он стиснул губы и кивнул. Она права, совершенно права. Сказка посвящена не ему, хотя его сердце заныло от этой мысли.

И тут он почувствовал легкое прикосновение. Розали дотронулась до его локтя и смотрела на него такими глазами, что они показались ему небывало огромными.

— Роберт, — вымолвила она. — А как звали вашу матушку?

Он не сразу понял смысл ее вопроса. Затем хлопнул себя по лбу.

— Руфь, — сказал он. — Мою мать звали Руфь.

Это же просто удивительно, как люди в безмятежной слепоте не замечают того, что находится у них перед глазами, подумала Розали, увидев, как побледнел Роберт. Сколько раз они с ним говорили о посвящении, гадая, к кому относится загадочная «Р», но ему, видимо, ни разу не пришло на ум, что первая буква имени его матери тоже «Р»!

Роберт был так поряжен, что не сразу смог заговорить. А когда наконец открыл рот, они услышали какой-то шум.

Судя по звуку, это был скрип поворачивающегося в замке ключа. Через секунду-другую отворилась, а затем громко захлопнулась входная дверь.

Тяжелые шаги раздались в прихожей. Послышалось шуршание. Кто-то раскрыл дверцу гардероба, застучали одна о другую вешалки.

Роберт и Розали, замершие у низкого шкафчика, точно оцепенели. Шаги приближались к библиотеке, и Розали почувствовала, как бешено заколотилось сердце. Кто там вошел в прихожую? На какой-то безумный миг она даже вообразила, что это вернулся Макс и сейчас застигнет их на месте преступления. Затем они услышали сопение и чье-то бормотание. Голос был низкий, но, несомненно, женский.

Тут она схватила Роберта за руку.

— Скорей! — выдохнула она. — Наверх!

Слышно было, как в кухне кто-то чем-то гремит. Они быстро схватили обе рукописи и крадучись вышли из библиотеки на лестницу.

— Сюда!

Она потащила Роберта в спальню, где все еще валялась на полу коробка с письмами и фотографиями. Не говоря ни слова, они только прислушивались к доносившимся снизу шумам.

«Кто мог явиться вечером в дом Макса Марше? — соображала Розали. — Соседка? Садовник?» Насколько ей было известно, ключ был только у экономки, а та была сейчас далеко, гостила в Провансе у дочери.

— Переждем немножко, кто бы это ни был, он все равно скоро уйдет, — шепнула она Роберту.

Он кивнул, продолжая прижимать к груди обе рукописи.

— Сам не понимаю, как мне это раньше не пришло в голову, — сказал он тихонько. — «Р» означает Руфь. Руфь Шерман. Какой же я болван!

— Вы просто за деревьями не видели леса, — шепотом отозвалась она. — С кем не случается! Притом вы же не называли свою маму Руфь.

Он кивнул и приложил палец к губам:

— Вот черт! Она поднимается по лестнице!