Слышать такое от Даона, который презирал ее с первой встречи, казалось чем-то немыслимым.

Кымлан подумала о том, как все изменилось за эти два с небольшим месяца. Как изменилась она сама – от той восторженной девчонки, которая скакала на породистом коне по левую руку от принца Науна, ничего не осталось.

Почему она с мохэсцами? Почему помогает врагам? Ведь это не ее война! Ее родной стране кидани не угрожают, а выбраться из плена вместе с Сольдан она может и без посторонней помощи. Тут в памяти всплыли затравленные глаза рабов, худые и истощенные адским трудом тела, и ответ возник сам собой. Она сражается за людей. И неважно, на какой территории они родились. Эти люди были дороги Кымлан так же, как принц Наун и принцесса Ансоль, как отец и погибший Чаболь, как и все остальные когурёсцы, оставшиеся по ту сторону горных хребтов.

Что скажет отец, узнав, что она сражается бок о бок с врагами? Назовет ли ее предателем? Он всю жизнь воспитывал в дочери верность своей стране, убежденность в величии Когурё и его праве делать все, что требуется для поддержания статуса мощного, воинственного государства. И до плена Кымлан никогда не сомневалась в этом. Но теперь, когда она увидела врага изнутри, в ней что-то изменилось. В голову закрались страшные своей преступностью мысли, которые, даже не оформленные еще в ясные слова, потихоньку подтачивали монолит прежних убеждений.

– Там тоже есть люди, которые меня любят и которые, возможно, не потеряли веру в то, что я жива. Я должна вернуться хотя бы ради них, – ответила она, вспоминая родной дом на холме, поросшем диким клевером; строгие, но теплые глаза отца; нежную привязанность Ансоль и горячее сердце Науна. Душа снова заныла от воспоминаний. Все это время только мысли о родных и надежда на встречу, пусть даже не скорую, давали ей силы жить, и отказаться от них – значит умереть.

– Ты уверена, что они все еще ждут тебя? – Голос Даона прозвучал странно, и нехорошее предчувствие закралось у нее внутрь.

– Что ты имеешь в виду? – Кымлан впилась в него глазами.

Даон молчал, словно не мог решить, что говорить.

– Я не понимаю твоего слепого желания служить тому, кому ты не нужна. Когурёсцы выбросили тебя, как ненужную вещь. Они не способны ценить ни верность, ни преданность, – бросил он, и Кымлан поняла, что Даон сейчас говорит не про нее, а про себя.

– Как ты оказался в племени Сумо? – поинтересовалась она, не особенно надеясь на его откровенность. Она просто хотела сменить тему, а не начинать ссору перед предстоящим опасным делом.

Однажды он уже дал понять, что не станет раскрывать ей душу, но именно сейчас Кымлан остро почувствовала их общие корни. В холодном свете луны она ясно видела в его лице родные когурёские черты, тщательно скрытые за чужой одеждой и прической. Длинная коса вместо забранных в пучок волос, открытый лоб вместо повязки с трехногим вороном. Его широкие плечи вполне могли бы покрывать роскошные черные доспехи вместо серой мохэской формы. Возможно, он стал бы прославленным генералом, которым гордилось бы Когурё.

– Моего отца ложно обвинили в измене и казнили, – неожиданно произнес Даон.

Кымлан пораженно уставилась на темный контур его окаменевшего профиля, никак не ожидая, что скрытный, суровый мужчина вдруг заговорит с ней о своем трагичном прошлом.

– Твой отец был аристократом? – осторожно спросила она, чтобы продолжить разговор. У нее не было сомнений в благородном происхождении Даона. Одного взгляда на него хватило, чтобы понять это.

– Он был генералом Когурё, оборонял крепость Анси от солдат империи Цзинь. Я родился на Ляодуне, а Анси – мой родной дом. Отец ненавидел жить в столице, ненавидел двор, этот мерзкий гадюшник, и собирался вернуться обратно. Однако Первый советник испугался, что он начнет накапливать там силы и в итоге станет угрозой его власти. Сама знаешь, как аристократы боятся генералов Ляодуна, особенно если те имеют в своей биографии внушительные победы. Перед отъездом к нам пришли с обыском и нашли поддельное письмо о якобы готовящейся измене. Мне было тогда десять. – Даон говорил тихо, но в его голосе звенели металлические нотки.

– Нас арестовали и бросили в темницу. Родителей пытали, чтобы выбить признание. Сестра не выдержала их мучений и подтвердила, что все в письме – правда. Отца казнили, а матушка… Проснувшись утром в клетке, я увидел ее тело на перекладине. Она наложила на себя руки. За одну ночь моя девятилетняя сестра стала совсем седой. Ее отправили в дом Первого советника в качестве рабыни, и через несколько дней она скончалась. Говорят, ее забили до смерти на заднем дворе за то, что министру не понравилось, как она прислуживала его дочери.

– А ты? – Кымлан смотрела на него другими глазами. После такого рассказа у нее язык не поворачивался назвать его предателем, как раньше. – Что произошло с тобой?

– Меня вместе с другими невольниками отправили на границу с мохэ строить укрепления. Но после случившегося с моей семьей я всей душой возненавидел Когурё. Что это за страна такая, где самых верных и преданных людей убивают по чьей-то прихоти? – жестко спросил Даон, развернувшись к Кымлан, как будто она должна знать ответ на вопрос. – В чем провинился мой отец, проливавший кровь за Владыку? А моя несчастная мать? Или маленькая сестренка? В чем виноват я? Отец был для меня примером, и я мечтал стать похожим на него, честно служить Когурё и гордиться своей родиной. А в итоге я остался совсем один – сын предателя, презренный раб, которого секли плетью, если надзиратель считал, что я работаю недостаточно усердно.

– Однажды я сбежал. Мне помог старый друг семьи, который верил в невиновность отца. Мы отправились в Цзинь, но по дороге на торговый караван напали, и я едва спасся. Я долго блуждал по горам, пока через какое-то время меня, едва живого от голода, не нашел Мунно. Мы одного с ним возраста. Он пожалел полумертвого оборванца и уговорил хана взять меня в племя. Мы с ним вместе выросли, вместе тренировались. Я упражнялся денно и нощно, до изнеможения, до кровавых мозолей, чтобы превзойти лучших мохэских воинов и стать личным стражником Мунно. И с тех пор я ни разу не пожалел о своем выборе. Я служу честному и благородному человеку.

– Я тоже служу достойному господину, – возразила Кымлан, понимая, куда клонит Даон. Его рассказ произвел на нее сильное впечатление, но