Я успокоил его, так как пуля, которая проходит через череп, всегда оставляет следы, и их интерпретация возможна через месяцы и даже годы спустя – во всяком случае, до тех пор, пока череп не будет разрушен в результате гниения, на что требуется от 2 лет до вечности.

Обнадеженный следователь отдает распоряжение о проведении эксгумации. Находившийся на глубине от 1,5 до 2 метров под землей гроб немного треснул – так происходит почти со всеми из-за тяжести земли. Работники ритуального агентства, не уступающие по части крепости нервной системы судмедэкспертам, открыли гроб и извлекли из него тело, все еще покрытое специальным биоразлагаемым чехлом.

Останки транспортировали на стол для вскрытия, после чего мы открыли чехол и достали из него тело. На первом этапе тело требовалось раздеть для надлежащего внешнего осмотра. Мы констатировали классическое для 3-месячного нахождения под землей гниение, а потому входное отверстие поражающего элемента все еще было отчетливо видно. Оно находилось в правой затылочной части головы, но из-за разложения у меня не было возможности получить представление о любых других характеристиках входного или выходного отверстия.

Я приступил к поиску других поражений, но не нашел таковых. Больше всего меня интересовало другое отверстие в черепной коробке, но я исследовал ее со всех сторон и ничего не нашел. Тогда я решил проверить целостность твердого неба – сделать это можно только на ощупь или в ходе вскрытия, которое я к тому моменту еще не начинал. При прощупывании я не обнаружил отверстий, но это можно было оправдать гниением или более плотными, чем обычно, защитными перчатками – для свежих трупов я надевал более тонкие. Не облегчал задачу обнаружения отверстия и мелкий калибр пули – 22, что соответствует диаметру немногим менее 6 мм.

Казалось, твердое небо не повреждено, что позволило предположить, что никакого входного отверстия поражающего элемента во рту просто не существовало. Подтверждение этого предположения однозначно говорило о том, что входным отверстием являлось единственное видимое повреждение головы – то, что в затылочной части. В этом случае пуля все еще должна была находиться внутри черепной коробки.

Чтобы узнать это еще до вскрытия черепной коробки, я предпочел провести рентгенографию – метод рентгенологического исследования, позволяющий увидеть на экране рентгенографическое изображение в динамике. В зале для аутопсий у нас есть рентгеноскопический аппарат, что позволяет избегать транспортировки тела в больницу. К тому же я не знаю ни одной больницы, руководство которой согласилось бы на проведение рентгенологического обследования трупа в состоянии сильного разложения – главным образом из-за стойкого резкого запаха.

Я всегда действую по одной и той же схеме: сначала с помощью рентгеноскопии убеждаюсь в наличии поражающих элементов и идентифицирую место, где они находятся, и только потом приступаю к их поиску.

Это намного проще, чем искать вслепую. Принято считать, что пуля, как в мультфильмах, проходит сквозь тело, как по туннелю, то есть по прямой траектории, обнаружить которую не составляет ни малейшего труда.

Однако такое представление совершенно ошибочно! Поверьте моему опыту: знать заранее, где находится поражающий элемент, просто необходимо. В противном случае искать его будет крайне сложно, а если выстрелов было много, то есть все шансы не заметить пулю. Оказавшись в теле, поражающий элемент в зависимости от его природы и скорости может следовать удивительным траекториям – особенно при попадании в кость.

В случае множественных выстрелов воссоздание точных траекторий и определение того, какому входному отверстию соответствует то или иное выходное отверстие, а также какой именно пулей оно сделано, всегда представляет собой настоящую головоломку.

Я включил рентгеновский аппарат и направил его на череп трупа. Бинго! В черепной коробке, немного выше левого глаза, отчетливо виднелась пуля. Все стало ясно как божий день. Отверстие в затылочной области справа могло быть только входным отверстием, а не выходным, как ошибочно решил врач, что осматривал труп. А входное отверстие в затылке явно несовместимо с суицидом. Вряд ли кто-нибудь смог бы стрелять себе в затылок с целью самоубийства.

Что касается носового кровотечения, которое ввело в заблуждение врача, подписавшего свидетельство о смерти, то в ходе вскрытия обнаружилось, что пуля раздробила основание черепа, что и привело к кровотечению из носа. Поэтому врач и предположил, что пуля влетела в голову через рот.

В судебной медицине предположения неуместны (в конце концов, строить догадки и предположения способен каждый) – нужны доказательства, поиском которых как раз и занимаются судмедэксперты.

Я закончил свою работу, осталось только сделать вскрытие для выявления других возможных травм вроде ударов или следов насильственного удержания, а также чтобы извлечь пулю, что необходимо для обязательной баллистической экспертизы.

Так что Клоду следовало бы меньше пить и держать язык за зубами. Убийство могло бы быть идеальным. Читать такие истории в книгах довольно забавно, но эти же истории становятся куда более тревожными, если представить, что убийство так и останется нераскрытым, потому что необходимые средства не использовались даже на самом начальном этапе расследования.

Не следует обвинять в этом полицейских, так как не существует министерских директив, которые предписывали бы обязательное исследование всех умерших насильственной смертью на регулярной основе. Можно только удивляться тому, что министерство юстиции Бельгии до сих пор не приняло соответствующих мер, и если бы не эпизодическое привлечение судмедэкспертов, то нераскрытых убийств было бы гораздо больше. Министерство юстиции же предпочитает задействовать врачей-терапевтов и других дежурных медицинских специалистов, оказавшихся рядом с трупом, хотя исследование умерших совершенно не является их специализацией. Между тем нельзя упрекать врача-терапевта в том, что он не заметил неявные признаки убийства – перед ним стоят другие цели и задачи.

«Хорошо получается та работа, которая привычна», – часто повторяю я. Не просите меня лечить больного: какой болезнью он бы ни болел, я не смогу оказать ему профессиональную медицинскую помощь, так как вот уже больше 30 лет вся моя врачебная практика ограничивается экспертизами живых и исследованиями мертвых.

С этим связан забавный случай: несколько лет назад я выписал своим родителям лекарство, но чуть позже мне позвонил фармацевт и сказал, что его уже 15 лет как сняли с производства. Я об этом попросту не знал, ведь лечение больше не является моей специальностью. Точно так же, как терапевты и врачи других профилей не погружены в исследование трупов.

Когда-то давным-давно я попытался рассказать об этой проблеме людям из министерства юстиции… и только зря потерял время. Логика этого министерства зиждется не на правосудии и справедливости, а на экономике – до такой степени, что однажды, когда я