– Дурья твоя башка, Кирюха! – повысил голос один из егерей. – Дело тут даже не в гостинцах, за них-то мы не переживаем. Нам ведь главное ребяток своих повидать, поддержать их душевной беседой, про артель, про ротную жизнь им поведать. Они же оторваны тут от всего.

– Ну никак не положено! – посуровел голос караульного. – Вчерась уже влетело одному караульному с того поста, что у ручья. Идите по добру лучше, ребята, пока я капрала не крикнул!

– Братцы, братцы, вы чего тут расшумелись? – Полог у палатки откинулся, и в его щель выпрыгнул на одной ноге Лошкарёв.

– Братка! – загомонили егеря и, подскочив, начали его тискать в своих объятиях.

– Да тише вы, медведи! – выкрикнул тот, балансируя на одной ноге. – Поломаете ведь! Я и так еле как держусь, словно бы воробей подбитый прыгаю.

– И ведь правда, братцы! – всплеснул руками Горшков. – Еле стоит же бедолага! Давай-ка мы тебя поддержим с боков, Нестор. Ваня, ты с одного, а я с другого, – и подхватил раненого под руку. С другой стороны в это время пристроился Южаков.

– Ну давай, Нестор, рассказывай, как ты тут? – попросил раненого Купин. – Целую неделю ведь тебя не видели! Нас же после отдыха от задунайских поисков вместе с капральством Антонова для охраны фуражиров потом снарядили. Вот только сегодня к обеду наш обоз в лагерь приполз. Ох и намаялись мы по этому бездорожью идти! Версту на телеге едешь, три её по грязи толкаешь. Земля-то не до конца вся просохла, а тут ещё и хороший дождь пролил.

– Это да-а, – протянул Ткачёв, – вымотались знатно. Но зато никаких тебе построений, ни проверок и учёбы, да и с харчём гораздо лучшивее. Мы тут и тебе узелок собрали, – протянул он связанную в небольшой мешок холстину. – Там и сыр, и местные лепёшки, маненько мясца ещё копчёного, ну и груша с виноградом сушёные, чтобы побаловаться. Сам, Нестор, поешь, и ребяток угостить тебе хватит. Наших-то много ли рядом лежит?

– Спасибо, братцы, – поблагодарил Лошкарёв. – Так-то мне всего хватает, жаловаться грех, кормят тут хорошо. Вы бы не отрывали от себя съестное. Вам-то вона сколько постоянно бегать приходится, не то что мне, лежи да лежи.

– Бери, бери! – зашумели егеря. – Чай уж не зря мы тыловых охраняли, кой-чего и нам перепало к приварку.

– Ну, благодарствую, – кивнул Нестор. – А так со мной из наших егерей только лишь Панкрат Квашнин лежит. Это который из третьей роты капитана-поручика Ширкина. У него тоже нога ранетая, только вот левая. Пуля ему сбоку в ляху влупила, когда он на валу Исакчи турку на штык брал. А все остальные в палатке – это мушкетёры из Углицкого полка. У нас здесь все такие с ранами на ногах. Тут эдак заведено, братцы. У кого руки битые, или там брюхо, грудь али башка, те в других, в своих палатках лежат. У нас-то все раны не опасные, вот потому мы тута лежим. А у кого тяжёлые, тех отдельно уже держат, и рядом с ними постоянно подлекарь сидит. А вот у господ офицеров, у них, конечно, тоже особые шатры. Тут уж и так понятно. Всё по особому порядку в гошпиталях разделяют. А там вон, в той, что в третьем ряду от нас, серб из наших отборных полковых стрелков среди всех прочих тяжёлых лежит – Велько Вучевич вроде его зовут, ну старший унтер он, который у этих отборных стрелков плутонгом командует. И с ним же ещё дозорный капрал наш, оба они с пулевыми дырками и тяжко ранетые. А вообще тут десятков пять наших вместе с мушкетёрами и со всеми прочими вперемешку лежат. Отдельного лазарета ведь для егерей нет, и всё по госпитальному общему порядку покамест тут строится. Потому всех служивых врачи с лекарями безо всякого там деления пользуют. Хотя надо сказать, что наши, полковые, они за нами, конечно, внимательней, чем за всеми остальными, смотрят.

– Да ладно тебе, Лошкарёв, про лекарей, ты вот что мне ответь, коли такой знающий: а вот ежели у кого с животом вдруг плохо, ну ежели удержу у него никакого нет, тогда с таким как? – спросил под смех товарищей Калюкин Елизар. – Таких тут, в гошпитале держат, али их обратно в роту гонят? Да чего вы ржёте-то, кони?! – крикнул он, озираясь. – Я у знающего человека, может, поинтересоваться хочу. Три года назад, когда в рекруты забрили, со мной такое нехорошее дело приключилось. От гнилой снеди или от воды, может быть. В общем, я тогда, братцы, чуть было от брюшной болезни не помер. В подвал на солому меня кинули, и краюху хлеба на весь день с водой только давали. Две недели я там словно бревно пролежал, близко никто ко мне не подходил, никакого лекаря за всё время я так и не увидел. Думал, всё, точно подохну. Но потом потихоньку, потихоньку, и как-то вот выскребся с Божьей-то помощью. Сами видите, живой перед вами стою, только вот худоба с тех пор у меня не проходит. А так-то я крепок в парнях был.

– Так ты, Елизарка, где же тут подвалы-то в поле видишь? – насмешливо спросил Южаков. – Всех, кто животами мается, к Измаилу нынче отправляют, чтобы они там с киркой в руках от медвежьей болезни избавлялись. Говорят, всё махом у них сразу проходит.

– Да иди ты, балабол! – отмахнулся Калюкин. – Я вообще не тебя сейчас спрашиваю, а Нестора. Он-то уже скоро месяц, небось, тут лежит, все порядки уже местные вызнал. Не то что ты с нашим капралом. Вам царапины спиртусом пролили, шкуру хомутной нитью прошили и в роту обратно загнали.

– Да мы сами с Лукой Назаровичем тут оставаться не захотели! – выкрикнул оскорблённый Южаков. – А так-то нас тоже хотели сюды надолго упечь! Насилу от лекарей вырвались! А то выгнали! Конечно! И никто нас вовсе даже не гнал!

– Тихо ты, Ванька, не ори! – зашикали на гоношистого егеря товарищи. – А то и правда кто из врачей услышит, беги потом со всех ног! Рассказывай, Нестор, а то перебивают тут всякие дурни.

– Ну-у, насчёт подвалов да, такого тут, конечно, нет, – откашлявшись, солидно продолжил прерванный рассказ Лошкарёв. – А вообще зря вы, братцы, над Елизаром смеётесь. Во-он там, – кивнул он в сторону палаточных рядов, – на самом отшибе гошпиталя, у оврага, стоят три чёрного окраса шатра, кара… каратин… карантинные. Во как! Карантинные их тут называют. Вот туда-то, говорят, и сносят всех тех, кто совсем ослаб от такого дурного дела, про которое только что Калюкин рассказывал. Лекарь