Мужик не глядя хватил графин с водой, швырнул в девчонку. Следом запустил табуретку. Потом бутылку со стола сорвал. А там — все, что под руку попало. Он услышал крик, потом визг, стон. Боцман швырял на звук в. се, что могло причинить боль. Он хотел заглушить голос, нарушивший его тишину.

Боцман рассвирепел. Широко открытые его глаза не видели ничего.

Он отупело хватал все тяжелое и бросал в Задрыгу, пытаясь ее поймать. Но Капка, никогда не видевшая Боцмана таким, впервые растерялась и бегала от него, прячась по углам. Вскрикивала лишь, когда он чем-то больно задевал ее.

Сявки могли бы утащить Задрыгу в коридор, и Боцман вскоре бы опять уснул. А через пару часов, когда кайф ослабнет, фартовый стал бы нормальным человеком. Лишь небольшая слабость и вялость напомнили бы о недавнем.

Но… Стремачи хотели, чтобы Боцман проучил Задрыгу и отплатил бы ей за все разом.

Таранка, увидев Боцмана, тоже не стал вмешиваться. Тихо шмыгнул из хазы и теперь спокойно курил во дворе.

А Боцман разошелся. Он перевернул все койки, дыбом поставил стол. И нашарив его ножку, ухватил, поднял, швырнул в угол, где притаилась Задрыга.

Стол, грохнув об угол, сбил Капку с ног, рассыпался в осколки на ее голове, плечах.

— Блядь недоношенная! Мандавошка шмарья! Гнилая жопа лидера! Я тебе, курва, вгоню кентель в транду! — ловил Задрыгу с пеной у рта.

Вот он споткнулся о кровать. Поднял за спинку. Согнул железо, как проволоку, и в гневе запустил в угол. Попал Задрыге в висок. Та свалилась, потеряла сознание. А Боцман буйствовал.

Он перекрошил и переломал все, что можно было испортить. Он гремел так, что Таранка во дворе вздрагивал. Но упрямо не возвращался в хазу.

— Пусть один раз проучит, чтоб на всю жизнь хватило! — решил законник и терпеливо ждал, чем кончится все.

Капка пришла в себя, как только Боцман, нашарив ее за ногу, хотел выбросить в окно

Капка впилась в его плечи. И со всего маху сунула ему головой в лицо.

Боцман пошатнулся. На миг ослабил руки. Задрыга вырвалась. И ножкой стола, не щадя, ударила по голове. Ножка сломалась пополам. Боцман остался на ногах. Он лишь оглядывался, искал Задрыгу. Она рассекла ему кожу. И кровь струилась по лицу фартового.

— Размажу стерву! — крикнул хрипло, шаря что-нибудь, чем можно пришибить Задрыгу. Та увертывалась, ускользала. Но вот он снова прихватил ее за плечо. Сдавил пятерней, как клещами.

— Попухла? Сдыхай!

Боцман сорвал девчонку с пола. Та ногой в пах ударила. Мужик рухнул на пол с воем. Задрыга выплеснула ему на голову целое ведро воды.

Фартовый тут же очнулся от кайфа. В глазах красные сполохи от боли. От нее дышать нечем.

— Что случилось? Откуда эта боль, — никак не мог вспомнить законник. Он катался по полу, царапая ногтями доски, го сдавливал пах — разрывающийся от боли. В глазах мутная пелена.

— Где я? — дико озирался, едва улеглась боль.

— В хазе! Чтоб ты через хайло до смерти просирался! — услышал из темноты угла.

— Задрыга! Зачем притырилась? Включи свет, зараза!

Когда Капка включила свет, Боцман огляделся вокруг.

— Кто это тут трамбовался? Что здесь стряслось?

Когда Капка рассказала, фартовый схватился за голову.

Только теперь заметил, что на Задрыге нет живого места. Вся в синяках, шишках, ссадинах, оборванная. Сплошной комок боли, она едва держалась на ногах, но не плакала. Хотя рассечена губа. От плеча до локтя порез. Гвоздь задел. В спутавшихся волосах щепки, вата от порванных матрацев.

— Довела, стерва! На себя пеняй! Лафа, что не замок- рил, — сунул голову в ведро с водой и позвал сявок, чтоб убрали в хазе.

Те, увидев следы погрома, долго не могли понять, с чего начать. И выносили из хазы все подряд. Ведь ничего в ней не уцелело.

Боцман сидел на вымытом полу. Голова полотенцем обвязана, гудит. Перед глазами карусель крутится. И он словно летит куда-то.

Задрыга умывалась в помятом тазике, ругая Боцмана по- мужичьи, грязно. Тот кряхтел, отмалчивался.

Сявки, взяв у фартового деньги, вскоре принесли койки, постели, стол и стулья. Даже стаканы раздобыли вместе с графином. Ложки и тарелки лишь поутру притащить пообещали.

Они ехидно посмеивались, оглядываясь на Задрыгу, и удивлялись ее живучести.

Таранка, едва появилась постель, прыгнул в нее и вскоре захрапел. Он даже не глянул на Капку. Жива, и ладно. Если Шакал станет за нее шкуру снимать, так не с него.

Боцман мочил полотенце, прикладывал к голове. Ждал, когда Задрыга утихнет, может, удастся ему до возвращения кентов помириться с нею.

Капка приводила себя в порядок. Вычесала из волос мусор. Прижгла уцелевшим коньяком все порезы, ссадины, царапины. Приложила к шишкам вату, смоченную в моче. Табаком остановила кровь, сочившуюся из губы. И теперь лежала, ни с кем не разговаривая.

Она понимала, стремачи специально подставили ее и не вступились, не отняли у Боцмана.

Потому теперь она обдумывала самое важное — месть каждому.

Что такое чифир, она слышала еще от Сивуча. Его действие увидела впервые. Она догадалась, что стремачи чифирят. В коридоре их кто увидит? Решила рассказать пахану. Что за стремач, какой канает от чифира ночи напролет? Он безнадюга. На него положиться нельзя. В случае шухера — не вякнет. Кому такие нужны? И вздумала высветить их перед малиной. Кенты, конечно, выгонят стремачей. И тогда Капка от души посмеется.

Боцмана вывернуть за случившееся, сказав, мол, хорошо, что она, а не кто другой под руку подвернулся. Не только искалечить, замокрить мог.

Вломит ему пахан по самые… Век будет помнить, как чифир хватать, — думала Капка и, вскакивая, смотрела в окно. Ведь уже утро, совсем светло. А фартовых все нет.

Беспокойство девчонки росло с каждой минутой. Она уже не могла лежать в постели, стояла у окна, не сводя глаз со двора, с дороги, по какой должны вернуться законники.

Сегодняшняя стычка с Боцманом не прошла даром. Задрыга поняла, что сама по себе она ничего не значит для кентов. Лишь страх перед Шакалом сдерживает законников, да и то не всегда. Она уяснила, если что-то случится с паханом, ее в малине не потерпят и одного дня. Выбросят. Забудут имя.

Природная хитрость подсказывала, что при таком куцем возрасте ее никто в другую малину не возьмет. Знала — девкам не верят законники. Признают их шмарами. В дела не берут…

Своя малина молчит. Не хотят злить Шакала. Тот делает все, чтобы дочь стала не хуже любого фартового. Она тоже старалась изо всех сил. Но почему-то не ладила с кентами.

Задрыга во всем винила их. И была уверена, что каждый ненавидит ее. И только пахан… Но и он обижал не раз.