По делу отца тогда выявились 15 злоумышленников. Для восьми человек смертную казнь (тогда) заменили каторгой и ссылкой на различные сроки. А пятерых казнили.

Грузно поднявшись, Николай оперся обеими руками об кровать. Словно застигнутый врасплох, он вспомнил, что среди казненных был студент Ульянов.

– Этот оказался опаснее, чем предполагалось, – рассказывали Николаю позже. – Он оказался идейным вдохновителем, так сказать, этого дела. Его признания, сделанные на предварительном следствии, в которых он всю вину брал на себя, подтвердились. А речь, произнесенная на суде, показала, как далеко ушел он в своих заблуждениях. Его речь сравнивали с речью Желябова.

– Вот как?

Всплывшая фамилия обожгла государя, он резко выпрямился у стула.

– Ульянов. – Царь произнес фамилию вслух, и что-то знакомое послышалось в этом. – Ленин.

Он стал вспоминать: да, это брат того самого злоумышленника, покушавшегося на моего отца. И казненного за это!

Конечно, этого следовало ожидать. Кто следил за событиями, знали и про покушения террористов, и про казни их, и про суды над ними, и про диктатуру Лорис-Меликова, и про карканье журналистов. Стали обычными фразы вроде «Куда мы идем?», «Чем это кончится?», «Живем как на вулкане», или «Крадут как перед концом». Газеты заполнены недомолвками, рассказами о взятках чиновников, о растратах в министерстве финансов, о расхищении Башкирских земель, о высоком покровительстве ворам, о промахах Горчакова, о страшном падении курса после победоносной войны. А тут еще слухи о нечистоплотности в семейной жизни государя, о браке его с Долгорукой всего через три месяца после кончины императрицы.

Но ничего этого Александр тогда всерьез не воспринимал, как и сейчас Николай II. Согревшись в постели и успокоившись, с божьей помощью, он, крепко обняв влажную от слез подушку, засыпает.

В Могилеве царя встретил начальник штаба Ставки генерал Алексеев. Автомобили быстро доставили их в губернаторский дом. У подъезда в дубленых «романовских» полушубках стояли часовые Георгиевского батальона, а в садике перед домом дежурили полицейские. На крыше дома генерал-квартирмейстера ясно виднелись зачехленные пулеметы, установленные на случай налета неприятельских аэропланов, а возле них – фигуры часовых в папахах и постовых в шинелях.

Тихий снег спускался с неба – начиналась оттепель.

Никто еще не знал и не мог знать, что в Петрограде начались события, которые всего лишь через несколько дней приведут к полному, тотальному крушению многовековой монархии.

Непосредственные истоки этих событий лежали в озлоблении хлебных очередей, вызванных снежными заносами, не позволившими своевременно подвезти в Петроград вагоны с мукой. Ничего иного, никаких политических замыслов или планов тут еще не было. Но почти сразу же возникли забастовки, перерастающие в митинги и демонстрации: начало свою работу быстро пробудившееся партийное подполье. Появились плакаты от рабочих с девизом: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». И жутковато повеяло от них. Это крайние меры. Никаких компромиссов, но резкостей нет. Ни одного выкрика вроде «Долой самодержавие!» и прочее. Правда, уже 23 февраля для разгона рабочих демонстраций в Петрограде применялись конная и пешая полиция, жандармерия и кавалерийские части. Но огнестрельное оружие в ход не пускалось.

Как городские власти, так и находившаяся в Царском Селе императрица были вполне уверены, что ситуация под контролем. Александра Федоровна писала царю в Ставку, что беспорядки не имеют серьезного значения и положение в руках командующего Петроградским военным округом генерала С. Хабалова.

На следующий день, 24 февраля, войска начали оцеплять мосты, занимать главные перекрестки улиц, чтобы изолировать демонстрантов и блокировать подступы к центру. С утра 25-го, казалось, положение стало восстанавливаться. Открылись магазины, уличное движение нормальное. Однако днем столкновения с силами порядка участились, появились первые раненные и даже убитые.

Но и теперь никто не думал, что это – революция.

Государственная Дума решала продовольственный вопрос, критикуя при этом правительство. Но даже самая резкая отповедь звучала в основном предостерегающе: необходимо удовлетворить требование общественности раньше, чем оно, по словам кадета Ф. Родичева, «раздастся из истерзанной груди всего русского народа».

В качестве первой меры примирительного характера правительство согласилось передать снабжение населения продовольствием органам городского управления. В «Прогрессивном блоке» придавали этому большое значение, видя в этом дальнейшее усиление позиций общественности в ее затянувшейся конфронтации с властью.

Со своей стороны Совет министров склонился к поиску путей соглашения с думским «Прогрессивным блоком».

Но 26 февраля генерал Хабалов, получивший из Ставки повеление «завтра же прекратить в столице беспорядки», дал инструкцию: «Если толпа наступает, открыть по ней огонь после трехкратного сигнала, в остальных случаях действовать кавалерией». И огонь был открыт… Когда на другой день представитель «Прогрессивного блока» кадет В. Маклаков снесся с министрами, чтобы выяснить их решение о возможном компромиссе, у него спросили:

– Вы знаете, что теперь происходит?

– Что же?

– Войска взбунтовались.

Это произошло 27 февраля – в день перелома событий.

Собравшиеся в градоначальстве представители гражданских и военных властей были сильно растеряны и расстроены. У генерала Хабалова во время разговора дрожала челюсть.

А он был ключевой фигурой в системе петроградских властей в дни Февраля. В молодости он служил в артиллерии Терского казачьего войска, позднее окончил Академию Генштаба, некоторое время находился во Франции. Затем – штаб гвардейского корпуса в Петрограде, а потом служба по «военно-учебному ведомству»: он командир Николаевского, затем Московского (Алексеевскою) и, наконец, петроградского Павловского офицерских училищ. Перед самой войной был отправлен на Урал, где назначен наказным атаманом Уральского казачьего войска. Могла ли не задрожать челюсть такого человека, столкнувшегося с солдатским бунтом? Он сформировал отряд под командованием полковника лейб-гвардии Преображенского полка А. Кутепова, отряд запасного батальона Измайловского полка под командованием полковников П. Данильченко и Б. Фомина, некоторые другие части. Готовились защищать с ними Адмиралтейство, пока подойдут войска с фронта. Затем, однако, решили перейти в Зимний и держаться там.

Ранним утром 28 февраля во дворец прибыл великий князь Михаил Александрович, брат царя. Его вызвал из Гатчины председатель Государственной Думы М. Радзянко в надежде, что тот свяжется со Ставкой по прямому проводу и попытается склонить царя на уступки думской оппозиции, уговорив его согласиться на формирование нового кабинета министров, пользующегося «доверием страны». Николай II решительно отклонил эти рекомендации.

С прибытием великого князя в штабе хабаловского отряда сумятица и неразбериха, пожалуй, еще больше усилились. Все теперь охотно готовы были передать ему бразды правления, чтобы сложить ответственность с себя. Неизвестно было, кто же тут командует. Все страшно боялись захвата восставшими Петропавловской крепости: в этом случае дворец оказался бы под угрозой удара с двух сторон…