– А это уж мое дело, – она всхлипывала, размазывая слезы по щекам, – буду или не буду.

– Вот и я говорю, – вздохнул Сережа, погладив ее по обнаженным плечам. – А той же Тягуновой без ванны нельзя. У нее кожа нежная, привыкшая к чистоте, – сказал он уж вовсе мечтательно, будто гладил ту, о ком сейчас думал.

– Надо же! Разглядел уже. И когда только успеваешь… – Глаша глотала слезы. – Вот какая ты сволочь… пусти, не трогай меня! Полковничиху свою лапай! Или эту, Тягунову! Только на ней, Сереженька, обожжешься, так и запомни.

– Да не реви ты… Услышат. Может, твой Коля стоит сейчас за дверью и слушает. Дам квартиру или не дам…

– И пусть слушает! Четвертый год с этим придурком за занавеской мучаюсь.

– Разбаловал я вас, – помотал головой прапорщик Горюнов. – А что в благодарность? Одна вражда. Возьми хоть этот дом, что сдают. Кому квартира не достанется – все, мой злейший враг! А не строили бы вовсе – одни друзья вокруг и около! Ну как мне с вами со всеми быть? Да если бы не я, жили бы в общежитии своем и жизни радовались. А тут сплошь одни угрозы.

– И как это все тебе удается? – спросила она, утирая слезы.

– Все это спрашивают. И полковничиха тоже. Отвечаю: за счет полноты информированности. То есть знаю все и про всех.

– Все-все? – переспросила она, явно вызывая его на откровенность.

– Вопрос понял, – самодовольно усмехнулся Сережа. – Опять хочешь узнать, к кому кто бегает, пока муж в наряде. Не так, что ли? Извини, не могу. Но ради тебя сделаю исключение. Чтоб поверила. Вот ты просила своего поставить сегодня в караул…

– Ты сам мне предложил! – воскликнула Глаша. – Забыл уже?

– Ты-то согласилась? Ну вот. А что просил он – не знаешь. Верно?

– Да все уже знают… – махнула она рукой. – Снова Славку Потехина отправить в командировку. А сам, сволочь такая, к его Ирке.

– Пройденный этап, – пренебрежительно сказал Сережа. – Отстаешь от жизни. А это всегда чревато последствиями. Но только между нами. Иначе – все! Дружбе конец.

– Болдырева Сашку! – ахнула она. – А сам опять к его Томке?

– Заметь, я тебе ничего не говорил. Только привел пример своей осведомленности.

– И ты Сашку пошлешь?

– А что мне делать, если ты ко мне ходишь, а твой про это знает? И сам Сашка – не против. Что мне остается?

– А вот и не все ты знаешь, – снова всхлипнула Глаша. – Не знаешь ведь.

– Что я не знаю? – усмехнулся Сережа и ласково прижал ее к себе. – Разве есть на свете что-нибудь, в чем я не был бы осведомлен?

– Что чеченцы про тебя спрашивают, ну те, что возле части торгуют. Какие вопросы про тебя задают и какие деньги предлагают – не знаешь!

– Тебе тоже предлагали? – спросил он после паузы.

– Не важно, – вздохнула она.

– И ты взяла?

– Вот посмотрю, как с квартирой решится.

– А что спрашивают?

– Посмотрю, сказала уже, как с квартирой решится.

– Ты можешь сказать толком… Что спрашивают? Чего они хотят?

– Глаш? – вдруг раздался за дверью срывающийся мужской голос. – А ну марш домой! Уговаривать она его будет… Слышь, что говорю?

Она вздрогнула, невольно прижалась к Горюнову.

– Коля, а ты почему из караула ушел? – крикнул Сережа, прижав Глашу к себе. – Неприятностей захотел? Вот не поставлю Болдырева в наряд, будешь знать! Попросишь у меня еще.

Глаша быстро одевалась в темноте. Щелкали кнопки и вжикали «молнии».

Костя заехал за мной в половине одиннадцатого, поскольку в одиннадцать нас ждали на совещании у генпрокурора.

– Новенькое что-нибудь есть? – спросил Костя, глядя, как я прихорашиваюсь у зеркала.

– Ничего, – пожал я плечами, стараясь завязать галстук. – Ноль!

Ирина, ревниво следящая за тем, как я привожу себя в порядок, не выдержала, дала мне по рукам и стала сама завязывать галстук. У нее это всегда получается лучше. А я просто не могу его завязывать в ее присутствии. Нервничаю и злюсь, ожидая вот такого шлепка по рукам. Когда она подаст на развод, я обязательно скажу об этом на бракоразводном процессе. Мол, распустила руки. Хотя и завязывает классно. За что и терпел ее, граждане судьи, столько лет.

– От Славы ничего? – спросил Костя.

– Ни слуху ни духу, – сказал я, борясь с запонками, которые подарила мне Лара (для Иры – товарищи по работе). – Запил, поди, с медведями.

– Завидуешь? – спросила Ирина, снова шлепнув меня по рукам, чтобы теперь заняться моими запонками.

– Не то слово, – сказал я. – Лучше бы я поехал. Где его теперь искать?

И вот тут раздался явно междугородный звонок. Мы переглянулись. Кажется, я говорил уже, будто между мной и Славой установилась телепатическая связь, которой мы пользуемся, когда не хватает денег на междугородную. Значит, не все пропил Слава Грязнов. На звонок оставил, как последний патрон для себя.

Я рванул трубку. А вдруг – не он? Но телепатический сигнал сегодня, в сухую солнечную погоду, столь необычную для середины ноября, был необыкновенно силен. Я не мог ошибиться.

– Ну где ты там? – крикнул я нетерпеливо. – Докладывай. Только по существу.

– Здорово, Сашок! – донесся до меня его неповторимый, после хорошего опохмела, хриплый голос. – Как дела?

– Дела у тебя, у нас делишки, – сказал я. – Что-нибудь нашел?

– Пришлось повозиться. Его семья переехала к матери жены, сто сорок километров отсюда. Но пальцы нашел. Несколько на дактилоскопическую пленку снял, несколько в первозданном виде привезу. Последние на таких предметах, как бритва, зеркало… Ты слышишь?

Замечательно! Я переглянулся с Костей. Он, кажется, понял. Идем не с пустыми руками. Пока нет конечного результата. Но все идет к тому. Начальство поставит в какой-то графе статистического отчета галочку. А значит, оставит нас в покое, даст нам еще какое-то время. Пару недель. А за это время наш убивец, если у него не кончились патроны, прихлопнет еще парочку клиентов. Хотя, возможно, они этого и заслуживают.

– Когда приезжаешь? – крикнул я.

– Нет денег на билет! – схохмил он. – Живу третьи сутки на вокзале. Питаюсь подаянием.

Так я и поверил, но понял, что он пропился в доску.

– Совсем не то, что ты думаешь, – угадав мои мысли, горячо возразил Слава. – Пришлось выкупать вещи, имеющие отпечатки пальцев Прохорова. Вышли хоть что-нибудь телеграфом. Барнаул, почтамт, до востребования. Все, заканчиваю. – И бросил трубку.

Я поднял глаза на Костю.

– Когда это кончится, Константин Дмитриевич? Наши сотрудники вынуждены самоотверженно голодать, тратя то, что предназначено на пропитание, проезд и проживание, на представительские расходы?