— Правда, что ли? — Он наигранно оживился.

— А ты как думал? И тебя дурачить.

«Эти две, пожалуй, могут действительно задурачить насмерть». — Но эту мысль Юрий Николаевич не стал разворачивать.

— Слушай, я вот что хотел спросить. Не хочешь ли ты мне ключ дать? Ну от своей квартиры.

— Ключ тебе от квартиры? Обчистить меня задумал?

— Вась, я все-таки здесь бываю… И как-то хотя бы какие-то виртуальные права…

— Ты что, собираешься тут без меня бывать? Ха-ха. Жене сказал, что у любовницы, любовнице, что у жены, а сам работать, работать, работать… Ой, не могу. Это ж точно про тебя. Лучше не придумаешь.

Юрий Николаевич расстроился.

— Ладно, не грусти. Вот, бери ключики. Только помнишь ли ты еще, как самому двери отпирать, какими ключиками какой замок? Или Максиму показать?

— Хватит издеваться. Я пойду, ладно?

— Иди, иди. И Лене привет.

— Обязательно. И вот что еще, забыл про главное. Поедем на выходные в сказку?

— А мы разве еще не там?

— Ну в «Сказку», в «Сказку». Ты что, забыла уже?

— А горку там залили?

— Зальют.

— Тогда поедем.

Юрий Николаевич словно прилип к Васе и все не мог от нее оторваться, пока она сама не выпихнула его за дверь.

— Иди уже. Пока. Целую. И Лену поцелуй, не сачкуй, пожалуйста.

— От тебя.

Над всем этим можно было, наверное, обхохотаться. Если бы все не было правдой.

Когда Скворцов пришел к Лене, голова его была опять заснежена. Он прогулялся по двору загородного дома и выкурил сигарету на воздухе.

И той ночью Лена любила его, как никогда. Или очень давно так любила, в далекой юности, когда жизнь только сулила им радостные открытия. Желание ее было истовым и очень личным. И все безумство происходило даже не в пику сопернице, которую она знала теперь в лицо, и не по ревности. Классическая ревность не проявлялась вовсе. И это не то чтобы пугало. Но было странным, наверное, с точки зрения здравого рассудка.

«И откуда у него столько сил?» — только подумала Лена и сама удивилась, что раньше это не приходило ей в голову, хотя не помнила случая, чтобы он подводил.

— Сколько тратишь, столько и возвращается — закон сохранения энергии, — пояснил Юра. — А иногда, кстати, даже больше. Это его нарушение.

— Скажи, с ней так же хорошо? Что я говорю? Так не может быть, а так же сильно хорошо?

— Свободно — с ней. И с тобой свободно, но по-другому.

Утром Скворцов поехал провожать Лену в аэропорт. Такого давно не случалось. Тоже, пожалуй, с тех самых времен, когда она летала то ли отдыхать с институтскими подружками на полуостров, то ли в столицу из солнечной Кутии. И ему было почему-то приятно. Как, наверное, бывает приятно вспоминать давние победы и подвиги со старинными друзьями за кружечкой хорошего пивка. Да и пиво он уже не пил лет сто, кстати. И они его, этого пива, как раз выпили в одном из буфетов, что наоткрывались в аэропорту. Хорошего пива. С удовольствием.

— Не грусти, — на прощание сказала Лена.

— Сама не грусти.

— Ты же знаешь, я там отдыхаю. Мне там хорошо. Это мой мир. Тот мир — мой. Пока.

Он выбежал на стоянку, прыгнул на ходу к Максиму, и они газанули к центру города.

— Максим, скажи, — Скворцов прикурил сигаретку и хитро улыбнулся, — ты не заметил у меня раздвоения личности?

— У вас, Юрий Николаевич, под одной крышей два чердака.

— Так все просто, да?

Максим вздохнул. Он любил Лену. Но Вася ему тоже нравилась. В этой ситуации крыша ехала и у самого Максима. Тем временем, жестко переключив раздвоенное сознание, Скворцов зашел в свой «оловянный скворечник», который строил всю жизнь и где только в последнее время и был единым целым.

В порту Берлинска Лену встретил Герберт — ее давний друг, коллега, партнер, фрагментарный любовник, один из тех самых, которых знавал Скворцов лично, и бог весть кто еще. Он встречал ее всегда. На этой территории все оставалось незыблемо. Герберт был из наших эмигрантов первой волны и хорошо знал по-русски. Лена же, и здесь Скворцов не врал, трещала только по-немецки. И ей было, правда, в кайф. Коллега довез ее до гостиницы, и они расстались ненадолго, договорившись вскоре встретиться в баре. Так и сделали.

Взяли кофе — Герберт спиртное не предпочитал, — и он доложил общую обстановку. Выставка открывалась на следующий день и имела вполне щадящий режим работы. В Берлинске было неожиданно очень тепло. Поэтому можно было запланировать легкий отдых, к примеру, поездку за город на озеро.

— Ты что, стал моим мужем работать? Это он меня всегда тянул куда-то в поля, леса и озера. Боже упаси.

Герберт был покладистым, как большинство европейцев, и согласился просто погулять где ей захочется. Ну, словом, все можно, что приспичит, но без суеты и спешки. Герберт держал дизайн-студию. Как партнер, он рассказал, что дела у него идут, идут неплохо, что заключено уже несколько солидных договоров, где пригодится и ее опыт. Поэтому Лене желательно остаться после выставки в Берлинске еще на какое-то время. К тому же она, умная и толковая женщина, должна встретиться с его новыми партнерами, он на это очень рассчитывает. Дела всегда должны идти лучше и лучше. Словом, он обстоятельно нарисовал гармоничную картину тихой и спокойной жизни. Лена смотрела на нее отстраненно.

— А что у вас? — поинтересовался Герберт наконец более для поддержания разговора.

— У нас зима. А у моего мужа любовница.

— Вот еще новости. Как будто в первый раз.

— Но теперь я ей представилась.

— Интересно, — Герберт поправил очки, — и как?

— Нормально. Видишь, лицо радостное. Новая жизнь, новое лицо. — Светлая радость Лениного лица в такой щекотливой ситуации действительно показалась Герберту странноватой.

— Ну не разводиться же из-за такой глупости, дорогая? — Он начал мять ее ручку в своей.

— Ты не понимаешь, это не глупость. В том-то и дело, что все серьезнее. Но разводиться никто не собирается. Словом, решили жить втроем.

— Я слышал такие истории, но не думал, что это может произойти с нами.

— Со мной, — поправила его Лена.

— Извини. И как ты себя чувствуешь, дорогая?

— Хорошо. Правда, хорошо. Как давно не чувствовала. Не веришь мне? А зря. Пройдемся?

«Какие-то уроды странные», — уже по-русски думал Герберт, пока они выходили из бара на улицу.

— Но как же так? Я все-таки не совсем понимаю. Вы так славно жили. Такая пара. Любили, наверное, даже друг друга. Не стану обсуждать эту тонкость, конечно, — дежурно размышлял Герберт. — Что говорить, и ты была не без греха. — Здесь он имел в виду себя. — Бывали, наверное, увлечения или, не знаю, как там еще назвать — ветреность, — в волнении он опять перешел на русский, — но ведь и у Юры случались забавы.