Идея пришла из романа. Она развивалась под звуки трубы Бориса Виана. А если прибавить танцующие под бипоп пары, клубы дыма и звуки джаза, то получим стилизованный Париж, в котором жили те молодые люди, не знавшие сна. «Мне очень нравилось сумасшедшее кино “Забавная мордашка”, музыкальная комедия Стенли Донена, снятая в 1956 году, – рассказывает Жан-Поль. – Одри Хепберн тогда была образцом элегантности в черном трико и балетках на плоской подошве. Интрига, развернувшаяся в Париже, зародилась в кругах журналистов, пишущих о моде, и маленькую продавщицу из книжного магазина выбрали моделью для обложки американского женского журнала. Фред Астер играл фотографа, а Мишель Оклер изображал писателя, похожего на Сартра. Всем управлял Ричард Аведон, из-за чего все происходящее напоминало журнал “Harper’s Bazaar”. Как фильм о моде, эта комедия в десять раз лучше, чем “Дьявол носит «Прада»”!»

Вот так, переосмысливая образы Бориса Виана, Жюльетт Греко и Одри Хепберн, Готье, воображение которого работало как машина, сконструировал свою версию экзистенциализма. Седрик Клапиш, непревзойденный стилист, безумно влюбленный в столицу, видит в нем наследника истинно парижского духа. «Он улавливает скрытую в городе хулиганскую смесь шика и фарса, – говорит режиссер. – Шанель и Сен-Лоран видели все по-другому, относились ко всему с большим трепетом и строгостью. Он же воспевает бунт, дерзость, насмешку. Он показывает совсем других парижанок, принадлежащих к разным расам и религиям, живущих не только в центре, но и в спальных районах. Он часто говорит, что модельеры вдохновляются работой кинематографистов, но хочу сказать, что мы, режиссеры, в свою очередь черпаем идеи из их творчества и питаем воображение этими образами».

Поскольку «Будущее пролетариата», головной офис Готье на улице Сен-Мартен, было символическим местом, Седрик Клапиш снимал там дефиле для своего фильма «Париж». В нем появляются Агнесс Дейн в пачке и Фарида Хельфа в леопардовом тренче. Жюльетт Бинош и Ромен Дюрис одеты в стиле модного дома «Готье». «Мне в нем по-настоящему нравится то, что он удивительно цельный человек, – продолжает режиссер “Испанки”. – Есть такая тенденция – не относиться к себе всерьез, если работаешь в мире моды. А люди, которые трудятся с Готье, очень практичны и полностью отдаются работе. Они не снобы и не пытаются делать ничего красивенького. По-моему, Жан-Поль – производитель идей».

Если и так, то в этом нет преднамеренности. Мир идей его, в принципе, не вдохновляет, все в его творчестве непосредственно связано с его биографией. Он предпочитает личную судьбу доктринам. Марлон Брандо, Джеймс Дин, Жак Дютрон, Полетт Дюбост, Мишель Полнарефф, Ив Сен-Лоран – его вдохновляла жизнь каждой из этих личностей. Что касается литературы, в основном ему интересны Бальзак, Золя, Камю и Мориак; однако он не прочь также окунуться в фантастический мир Луизы де Вильморен, а недавно Жан-Поль проникся искренней симпатией к бестселлеру «Элегантность ежика»[183]. История эрудированной консьержки доводит его почти до слез. Клаудия Хьюидобро объясняет: «Это история самоучки, искренняя и настоящая, – а он презирает дипломы!» «Ох, ну опять начались лекции в Сорбонне!» – говорил он Фредерике Лорка, если та увлекалась спором. Во-первых, его школьное обучение было прервано, во-вторых, в 1968-м, когда весь Латинский квартал охватили левые идеи, юный модельер читал Ги де Кара[184] вместо Карла Маркса. По его словам, ему «это казалось очень романтичным, хотя и не вписывалось в реалии кризиса». Фрейд? Он интересовался его работами, но всерьез теорией психоанализа не увлекался. Когда он потерял Франсиса, остался один на один со своим горем и чувствовал себя абсолютно одиноким после пятнадцати лет совместной жизни с партнером, кузина Эвелин почти насильно отвела его к психоаналитику. Готье посетил его всего три раза: он охладел, совершенно не впечатлившись результатами сеансов. Зато к символической стороне концепции эдипова комплекса он испытывал живой интерес. Невероятно любивший свою бабушку по материнской линии, Жан-Поль никогда не задавался вопросом, причиняет ли такая его привязанность боль его матери. «Вероятно, я нарушил цепочку и пережил бессознательное влечение к бабушке, – рассуждает он. – Пару раз я замечал, что маму раздражает то безмерное восхищение, какое я испытывал к ее собственной матери». Она чувствовала раздражение, разочарование, ощущала себя покинутой и, конечно, ревновала… А еще Жан-Полю постоянно снилось (тот же Фрейд придавал снам огромное значение), что кто-то вонзает ему в спину нож, когда он поднимается по лестнице. «Я просыпался в ужасе, словно на меня и вправду напали». Поэтому он очень хотел, чтобы ему объяснили значение этого сна. Это было странно для человека, совершенно лишенного экзистенциальной тоски, не похожего на Сен-Лорана, который мог работать только в подавленном состоянии. Кто бы мог подумать, что веселый и добродушный Готье почти каждую ночь переживал такие ощущения, словно оказывался в фильме Хичкока! Не означал ли этот нож для него сотни молчаливых критиков, сопровождавших его незримо всю жизнь и осуждавших революцию нравов, вождем которой он был?

Кловиса Корнийяка, одного из самых востребованных молодых французских киноактеров, нельзя назвать мужчиной, которому нравится наряжаться в юбки. Он предпочитает стиль сдержанных молодых людей чуть за тридцать. Но вот что он говорит о том, как творчество Жан-Поля изменило современный мир: «Он необычайно далеко продвинул искусство моды и тем самым оказал влияние на архитектуру, на театр, на дизайн и собственно на образ мыслей людей. Нарядить мужчин в юбки – это все равно что напрямик задать обществу вопросы, которые всегда считались запретными: что такое вообще “мужчина”? может ли мужчина играть роль объекта? Он открыто заявлял о проблеме определения мужского и женского».

Никакой другой образ не высмеивали в мире моды жестче, чем роденовского «мыслителя». Кутюрье не размышляют, хотя это звучит гротескно. Они наблюдают, улавливают тенденции, разбирают по косточкам, анализируют. Назовите, например, интеллектуалом Карла Лагерфельда, который терпеть не может переезжать, потому что не знает, как разместить свою коллекцию редких книг, и вы услышите гневное рокотание: «Ах, нет! Ненавижу это слово. Отвратительное. Словно речь идет о библиотечной крысе или музее восковых фигур». Жан-Поль реагирует не так бурно. Но его тоже удивляет, что его считают модельером, который борется за килт, исходя из глубоких философских соображений.

Перед ней чашка горячего шоколада, глаза сверкают, а пальцы подрагивают. Ее августейшее величество, принцесса Савойи, Венеции и Пьемонта, Клотильда Куро не готова отступать. «Готье безусловный новатор, он все перемешал в обществе, – утверждает она. – Он любил соединение разных жанров, смешение рас и культур, разнообразие жизни… Именно это всегда подчеркивалось в его творчестве. Его задачей было показать разные стороны нашего мира, показать условность стереотипных канонов красоты, это и есть философия, лежащая в основе его стиля. Мне кажется правильным и точным называть его революционером».