должно делаться в интересах общества и под контролем общества, а не в интересах чиновничества и под контролем чиновников.

Распределение бюджетных фондов для поддержки медиа должно быть открытым, политически нейтральным и проходить на конкурсных началах с силами представителей общественности. Необходимо законодательно запретить любое скрытое финансирование государством медийных проектов (наподобие знаменитой «фабрики троллей») и положить конец эпохе спецжурналистики за государственный счет.

Если удастся стабилизировать информационный рынок и создать условия для свободного возникновения разнообразных СМИ, которые будут функционировать либо на собственной ресурсной базе (то есть быть экономически состоятельными), либо при государственной поддержке на прозрачных условиях под контролем общества, то тогда можно сосредоточиться на второй стороне проблемы — политических гарантиях независимости СМИ. Ибо государство, помимо того, что закабалило медиарынок, еще и прямо вторгается в информационное пространство, активно злоупотребляя своим положением и ресурсами — в данном случае не столько экономическими, сколько административными.

Если вдуматься, в нашем распоряжении довольно ограниченный набор инструментов, при помощи которых можно эффективно бороться с госпропагандой, не препятствуя существованию свободы слова в России. По сути, государство выступает по отношению к медиарынку в двойном качестве — как регулятор, устанавливающий правила игры, и как сам игрок. Чего мы хотим от государства как от регулятора, понятно: усилий по формированию добросовестной конкурентной среды и гарантий каждому свободы слова. Но чего мы хотим от государства как от игрока? На этот вопрос ответить чуть сложнее. Государство, будучи учредителем ряда СМИ, автоматически получает естественные возможности влияния на их политику. Но государство — особый собственник. По сути, это мы. Государство распоряжается не своими, а коллективными деньгами. Как быть?

Выход давно найден в странах с развитой демократической системой. Информационные ресурсы, созданные государством или с его помощью, передаются в доверительное управление представителям гражданского общества. Государственным телевидением и другими аффилированными с государством информационными институтами руководят трасты или общественные советы, формируемые непосредственно представителями гражданского общества, и государство по закону не может влиять на их состав, а на практике эта возможность ему всячески ограничивается. Процедура формирования советов делается максимально прозрачной, обеспечивающей независимый от власти и уважаемый обществом состав. Нарушения же, сговор, давление переносятся в сферу обычного криминала. Деятельность этих институтов регулируется специальными уставами (правилами), исключающими саму возможность законного превращения этих ресурсов в инструменты манипулирования общественным мнением в интересах отдельных групп и лиц.

И последнее — по очередности, но не по значению. Свобода слова и открытость общества были и остаются важнейшим измерением демократии, ее соединительной тканью. Их защита от покушений всякого рода охранителей чего бы то ни было — важнейшая задача демократического движения. Но свободой слова умеют изощренно пользоваться и те, чьей целью является уничтожение всякой свободы. Велик соблазн им этой свободы не давать.

Тонкость защиты свободы слова состоит в том, что в этой борьбе легче, чем где-либо, выплеснуть воду вместе с ребенком. Ведь можно устроить такую борьбу с госпропагандой или каким-либо иным злом, что мало не покажется никому, и на месте отвратительной пропаганды появится еще более отвратительная контрпропаганда. Как это ни противно, но надо признать, что свобода есть у любого слова. К попыткам ввести ограничения на то, что можно и чего нельзя говорить, писать, показывать, транслировать и так далее, надо относиться очень осторожно. Хочешь запретить какое-нибудь одно-единственное слово — и вскоре с удивлением обнаруживаешь, что под запретом оказался весь толковый словарь.

Моя личная позиция: все сомнения здесь, как и в уголовном праве в пользу обвиняемого, должны разрешаться в пользу свободы слова. Лучше пусть кто-то сможет сказать что-то гадкое, чем кто-то будет лишен возможности узнать что-то важное и необходимое. Приоритет свободы над охранительными мерами — вот главный принцип, которого стоит придерживаться, чтобы не сбиться с курса.

Убежден, например, скучнейший, человеконенавистнический «Майн Кампф» и фейковые «Протоколы сионских мудрецов», точно так же как секретные приложения к соглашению между Гитлером и Сталиным, должны быть открыты для любого интересующегося, а не становиться неким тайным знанием.

Этот принцип часто бывает сложно реализовать на практике даже чисто психологически, но надо учиться и находить другие, не только запретительные методы подавлять проявления экстремизма всех сортов.

Мы должны научиться жить в мире, где все время приходится сосуществовать с чем-то, что лично для нас может быть неприемлемым. Но лишь такой мир — по-настоящему стабильный и комфортный.

Глава 19. Конституционный выбор:

парламентская или президентская республика?

Дискуссия о президентской и парламентской республике в России как мерцательная аритмия политической мысли — то вспыхивает, то затухает снова. С сугубо утилитарной точки зрения она не кажется сверхактуальной и больше напоминает дележ шкуры неубитого медведя. Многие так и говорят: давайте сначала создадим то демократическое содержание, которое можно облечь в приличную политическую форму, а там поговорим. Так-то оно так, но есть одна сложность — в России политическое содержание срослось с политической формой. Срослось настолько крепко, что если не убрать сложившуюся политическую форму, то никаким иным содержанием, кроме того, что есть, ее наполнить нельзя.

Так что вопрос о будущей политической форме российской демократии не является умозрительным и преждевременным. Ответ на него — своего рода политическая лакмусовая бумага, демонстрирующая серьезность намерения сломать российскую самодержавную традицию, готовность идти в этом деле до конца, а не менять одну форму самодержавия на другую и тем более одного царя на другого. Это вопрос не конституционного строительства, а политической философии, то есть вопрос сугубо идеологический. Но, может быть, именно поэтому его следует решить в первоочередном порядке.

И впрямь собственно конституционно-правовое значение политической формы в России несколько преувеличено. Вряд ли можно всерьез утверждать, что парламентская республика демократичнее президентской, и наоборот. Как показывает мировой опыт, в рамках обеих моделей — и президентской, и парламентской — всегда можно создать адекватную форму свободного народного представительства со встроенным эффективным разделением властей. В то же время любую политическую форму можно выхолостить до пустой оболочки авторитарной и даже тоталитарной системы. Нелишне напомнить, что СССР был формально парламентской республикой. Более важным в практическом смысле является вопрос интеграции всей исполнительной власти, включая президента, в систему разделения и баланса властей. Так в чем же тогда дело?

Дело в специфике России, в особенностях ее политической истории, культуры и традиции. Нередко чисто механически говорят о современной России как о президентской республике. Это, мягко говоря, большое преувеличение: она не только не президентская (несмотря на наличие в ней президента), но и в точном смысле не республика. За последние сто лет ни один руководитель российского государства не пришел к