Но тогда возникает вопрос: а какие у вас сущностные разногласия с провластными силами, стоящими на аналогичных позициях? Конечно, они предлагают ради спасения России сохранить в ней «пещерный абсолютизм», а вы надеетесь управлять долго с помощью «просвещенного абсолютизма». Но пятьсот лет российского абсолютизма учат нас тому, что за «серыми» всегда приходят «черные».

Персоналистская модель для России как политический наркотик. Никто не отрицает, что страна давно и прочно на него подсела, и случилось это задолго до Путина. Отказ от такого мощного наркотика может вызвать у общества ломку, и не исключено, что при неких обстоятельствах в процессе этой ломки могут возникнуть ситуации, создающие угрозу жизни. Означает ли это, что мы должны смириться с этой политической зависимостью и отказаться от попыток слезть с иглы самодержавия?

Парадоксальным образом, в самом недалеком будущем может возникнуть ситуация, когда сама власть, преследуя собственные узкокорыстные политические интересы, попытается сымитировать конституционную реформу, одним из важнейших моментов которой будет переход от президентской к парламентской республике.

Не факт, что это произойдет именно так, но одним из обсуждаемых сценариев разрешения конституционной коллизии, не позволяющей Путину быть бессменным президентом после 2024 года, является превращение его в бессменного премьер-министра с передачей ему всей полноты власти.

Понятно, что такая конструкция никакой парламентской республикой на самом деле не будет, а будет обычной фальшпанелью, прикрывающей безобразие абсолютистского режима. Естественно, возникает вопрос: как должно отнестись демократическое движение к этой имитации парламентской демократии?

Первое движение души, конечно же, отрицание. И потому, что это дискредитация идеи и способ консервации режима, и просто потому, что это предлагает Кремль. Это как у Бродского: «Если Евтушенко против колхозов, то я — за». Однако на самом деле, чем бы ни мотивировалось такое решение властей, это движение в нужном направлении.

Им надо воспользоваться как плацдармом и потребовать превращения декоративной парламентской республики в реальную, а бессменного премьера — в сменяемого после честных выборов в обновленный парламент.

Предыдущие зачеркнутые несколько абзацев писались задолго до внесения в Конституцию «поправки Терешковой». Я, признаюсь, ошибочно презюмировал несколько более сложную интеллектуальную организацию у людей или человека, выбиравшего варианты трансферта, но я вообще склонен переоценивать таланты оппонентов.

Власть предпочла пойти самым примитивным, прямолинейным и грубым способом.

Вместо конституционной реформы мы увидели разрушение Конституции ради продления пребывания Путина на посту президента. Последствием стала война, которая возобновила дискуссию с новой силой. Дело в том, что в России существуют две основные модели устойчивого развития — модель статического равновесия (самодержавная) и модель динамического равновесия (федеративная). Конечно, Россия не обязана развиваться. Альтернативой устойчивому развитию является стагнация и распад. Однако, на мой взгляд, стагнация и распад России, которых сегодня по понятным причинам желают те, кто борется с российской агрессией, могут привести к резкой разбалансировке системы международных отношений и образованию кластера агрессивных и плохо управляемых (совсем не управляемых) несостоятельных государств с ядерным оружием «на борту» в центре Евразии. Реальный и желательный выбор для ответственных игроков на международной арене состоит не в выборе между распадом России и ее сохранением, а в выборе между самодержавной (статичной) и федеративно-парламентской (динамичной) моделями ее устойчивого развития.

Очередная версия самодержавия кажется простейшим решением для очень многих, в том числе и противников путинского режима, но на самом деле она является очень ненадежным выбором. Статичная стабилизация режима с помощью жестко централизованной и ничем не ограниченной власти рано или поздно приведет к возникновению стихийных возмущений, гасить которые такая система может, только выбрасывая избыточную энергию во внешний мир. Да и без этого война сама по себе является системообразующим компонентом самодержавия, вокруг которого выстраивается все остальное. К тому же самодержавные режимы, включая большевистский, в долгосрочной перспективе нестабильны (то есть их стабильность относительна). Они построены на постоянном поиске внутриэлитного консенсуса через демократический централизм, который имеет существенную уязвимость — при арифметическом росте числа участников процесса число связей между ними увеличивается геометрически, и единая точка (голова), которая должна принимать окончательные решения, просто уже не способна осознать все эти взаимосвязи и учесть их. В качестве решения центр использует метод унификации (тоталитаризм), что перезапускает весь комплекс исторических проблем.

Русская самодержавная система в любой среднесрочной перспективе имеет ярко выраженный милитаристский профиль. Это практически не зависит от формата начальной идеологии и личности национального лидера. На этапе зрелости идеология преобразуется в радикально-националистическую, а лидер становится военным вождем. Делая выбор в пользу самодержавной (статичной) цивилизации, Запад делает выбор в пользу неотвратимого рецидива кризиса с последующей агрессией, направленной против самого Запада. При этом каждый следующий кризис будет масштабнее предыдущего, и его преодоление будет создавать угрозу неконтролируемого сползания в ядерный конфликт. Возникает феномен дурной исторической бесконечности (последовательности), где каждая следующая версия России оказывается хуже предыдущей.

Альтернативой самодержавной статичной цивилизации может быть федеративно-парламентская (динамичная) стабилизация. Смысл предлагаемого решения — в создании динамичного политического равновесия (баланса) между ограниченным числом (до двадцати) субъектов новой федерации, при которых центральная власть играет роль арбитра и дирижера. Разница между самодержавной и федеративной моделями стабилизации состоит в механизме разрешения конфликтов. В самодержавной модели все внутренние конфликты должны сдерживаться путем их подавления (замораживания) при помощи политического внеправового насилия, осуществляемого центральной властью, которая тем более эффективна, чем более она эмансипирована от общества. Напротив, в федеративной модели все внутренние конфликты управляемо разрешаются путем постоянного (динамичного) поиска бесчисленных временных компромиссов в рамках специально созданного для этого политико-правового поля. Центральная власть в этом случае может де-факто быть даже сильнее, чем самодержавная, но она реализует свою силу за счет контроля поля, а не путем контроля игроков в поле.

Недостаток федеративной модели — в ее сложности и подвижности. Это модель вечного конфликта, заложенного в основание политической системы как часть техзадания. Преимущество федеративной системы над самодержавной одно — в ней внутренние возмущения не накапливаются, а постоянно разрешаются как момент перманентной борьбы элит. Как следствие, исчезает потребность во внешней агрессии как единственно возможном способе долгосрочной стабилизации системы (выпуска пара). Однако для обеспечения бесперебойного разрешения непрерывно возникающих межэлитных противоречий (возмущений), не подавляемых страхом репрессий, механизм жесткой суперпрезидентской республики со смещением баланса властей в сторону неисполнительной центральной власти не подходит. При таком смещении постоянно будет возникать соблазн вернуться к замораживанию конфликтов «по понятиям» и стабилизации системы традиционным, привычным способом. При первом же сильном лидере система неизбежно вернется в привычную колею. На мой взгляд, федеративная система может эффективно работать исключительно в формате парламентской республики,