этим гордятся, мы все гордимся, но, что касается меня, жизнь в Салониках превратила меня в циника. Каждый день вокруг тебя нищета. Этим мальчишкам из Метони повезло – настоящей жизни они не видят.

Я вспоминаю сцены, мелькавшие в новостях в разгар экономического спада. Протесты, дым и пламя, политическая нестабильность, разгневанные государственные служащие, уволенные из-за кризиса. Метони кажется фантастическим убежищем. Жизнь за идеальным фасадом вдали от остального мира, но даже самую простую жизнь иногда трудно поддерживать.

Я поворачиваюсь к Зино и понижаю голос, чтобы звук не стал громче от необычного окружения.

– Ты бы мог поселиться в таком месте, как Метони?

Он пожимает плечами, пока мы продолжаем спускаться к остальным: они сидят на каком-то троне и что-то оживленно обсуждают.

– Вполне возможно. Когда состарюсь. Тут идиллия, совершенство, как видишь. Прекрасное место для отпуска, но жить здесь? Это не для меня.

– Расскажи мне кое-что, пока нас никто не слышит. Я знаю о тебе от Кристофа. Мы будто знакомы давным-давно. Что происходит с Тео?

Мои чувства выдает улыбка: я волнуюсь при одной мысли о нем. Зино все замечает.

– Ах, эта улыбка… Я помню эти дни, когда чувство только возникает: счастье невозможно скрыть, и мир наполнен светом…

– Все произошло так неожиданно. Я не искала ничего такого…

Я стараюсь говорить непринужденно.

– Софи, он изменился, стал совсем другим. Кристоф тоже заметил.

Радость омрачается чувством вины. Я не хочу думать о том, что скоро вернусь домой, и отъезд неизбежно причинит боль нам обоим. У нас не может быть будущего: мы с Тео хотим противоположного. Даже если бы мы жили в одном месте, я хочу иметь семью, а он нет.

Я останавливаюсь и фотографирую. Тео и Кристоф увлечены разговором, а мы с Зино идем к тому, что когда-то было агорой.

– Мне грустно оттого, что осталось мало времени. Но я уверена, что между нами всегда будет особая связь, – легкомысленно говорю я.

Продолжить Зино не успевает. Нас прерывает Кристоф, начинающий яркую познавательную экскурсию по бывшему рынку, комично демонстрируя упряжки для крупного рогатого скота, который привязывали и продавали с аукциона. Он указывает на храмы и толпу археологов, которые продолжают гигантскую работу в поисках сокровищ.

Тео берет меня за руку и тянет в сторону от других, шепча:

– У тебя, наверное, горят уши. Кристоф задает много вопросов.

Он смотрит на меня со смущением, которого я раньше не замечала. Его зеленые глаза блестят на солнце, смуглая кожа выделяется на фоне белой футболки. Мы смотрим друг другу в глаза, и меня, как магнитом, тянет в его объятия, словно существовать отдельно мы не можем.

– И что ты ему ответил? – спрашиваю я, стремясь узнать содержание беседы.

Он игриво щелкает меня по носу.

– Меньше знаешь, крепче спишь, Софи mou.

– Ну тогда и я не расскажу, о чем разговаривала с Зино.

Я его дразню, и он шутливо мстит, взяв на руки и кружа.

Древняя Греция рябит в глазах, пока не превращается в смесь серого камня и кипарисовых деревьев.

– Перестань! Меня стошнит.

Он сразу подчиняется, и пока я восстанавливаю равновесие, ожидая, когда мир перестанет кружиться, крепко держит в своих объятиях и целует. Я ощущаю запах цитрусовых и, мгновенно возвратившись в воспоминаниях к нему в постель, машинально тянусь к тату на его груди, к тем особенным словам. Я смотрю ему в глаза. В них отражается наша крепнущая любовь. Та, которую не остановить.

* * *

Заповедник настолько велик, что невозможно рассмотреть каждую резьбу и каждую деталь. Мы с Тео идем рука об руку, делаем селфи и наслаждаемся утром. Сидя в тени большого дерева рядом со стадионом, делясь бутылкой воды, я не могу не восхищаться масштабами и размерами арены. Представляю бег, ревущие толпы, тысячелетние кровь и пот. А теперь здесь тишина. Только птицы поют. Я опираюсь на Тео, как на спинку кресла.

– А что, в Греции солнце светит каждый день? Так странно просыпаться под голубым небом, зная, что в Лондоне идет снег.

– Никогда не видел снега в Метони, – признается он. – Может быть, много лет назад и шел, но не при мне. Высоко в горах бывает, но не в деревне. Зимой просто холоднее. В ноябре недели две могут идти дожди, но все остальное время светит солнце.

Я слегка бью его по руке.

– Вот ужас-то!

Я хихикаю при мысли о том, что зима может длиться всего две недели, и это просто плохая погода по сравнению с месяцами дождей в Британии.

– Знаешь, я рассказал yiayia об особенной девушке из Англии, и сказал, что ты повар, так она не поверила. Как такое может быть, если ты не из Греции? Но она покажет тебе, как испечь portokalopita.

Я в восторге. Не только от возможности получить рецепт пирога, а от того, что он рассказал любимой бабушке про нас. Я выпрямляюсь и смотрю на него.

– Это будет чудесно.

Меня забавляет, что раз я не из Греции, то не могу быть поваром.

– Она очень строгая?

Он смеется, любовь к бабушке видна на его лице.

– Она маленькая, но энергичная. По-английски почти не говорит, поэтому я буду переводить.

– А за это тебя наградят пирогом и многим другим!

– Надеюсь, – отвечает он, касаясь моих губ своими нежнейшим прикосновением.

Жаль, что мы не одни и не в его постели, где на нас не смотрят древние духи.

Прерывая тишину, звонит телефон. Я вынимаю его из сумочки и отвечаю. На том конце никого. И все же я различаю чье-то дыхание.

Несмотря на жаркий денек, холодеет кровь. Мысли возвращаются к незнакомцу у дома Тео.

– Алло? – говорю я, но ответа нет.

Я завершаю звонок, отключая звук телефона. Тео хмурится в поисках разгадки на моем лице.

– Все в порядке?

– Да… в порядке. Там никого.

– Может, звонили по поводу картины?

– Нет, вряд ли. Не знаю, что это было.

У меня колотится сердце. Телефон вибрирует в руке от входящего вызова снова и снова, и я игнорирую звонок, надеясь, что, если это Дмитрий из Пилоса, он оставит сообщение.

– Эй! Эй! Пора обедать, – долетает до меня голос Кристофа.

Он машет руками над головой, привлекая внимание. Телефон в руке снова вибрирует, докладывая о голосовой почте, и я сигналю остальным, что их догоню.

Пока я набираю номер, чтобы прослушать сообщение, тревога от предыдущего звонка утихает.

С упоением наблюдаю, как свет, который, кажется, создан только для этого, высвечивает мускулистое тело Тео, прикосновений которого я так жажду. Разум услужливо воспроизводит ощущения от