— А где вообще расположена Арена?

— Бог ее знает. У страны-под-горой и окружающего мира нет определенного места соприкосновения. Ее границы довольно расплывчаты, и пределы неясны. Она только относительно реальна, и эльфам это нравится.

— Не знаю, зачем я тебя все спрашиваю… Ответы мне совсем не нравятся. Мы можем отсюда вернуться в Шэдоуз-Фолл?

— Только с помощью эльфов. Лестер, что бы здесь ни случилось, что бы вы ни увидели, вы не можете протестовать. Эльфы воспримут это как оскорбление, а они очень щепетильны в вопросах своей чести. Помните: при Дворе есть группировки, которые только и ждут повода послать наш город куда подальше.

— Как ни странно, я и сам уже понял это, — сказал Голд. — У меня есть глаза. Когда начнется турнир?

— В любой момент. Ждем только сигнала Оберона и Титании. Вон там, наверху слева королевская ложа

Голд взглянул в указанном направлении и увидел двух правителей, устроившихся с комфортом в персональной ложе, в три раза больше той, где сидели они с Моррисоном. Ей и полагалось быть больше, дабы вместить два трона. Гирлянды незнакомых цветов увивали ложу, украшенную орнаментом с бриллиантами невероятной величины и удивительных оттенков.

Король поднял руку, и приглушенный гул голосов заполненных до отказа трибун мгновенно стих. Как только Оберон опустил руку, откуда ни возьмись на королевском стадионе появился высокий эльф. Он был наг, со спины его капала кровь — последствия свежей порки. Эльф преклонил колени перед Титанией, и королева вручила ему серебряный потир[10]. Он крепко прижал кубок у ключицы, и Титания, достав из рукава нож, полоснула эльфа по горлу. Из раны толчками обильно полилась золотистая кровь и стала стекать в потир, все так же уверенно удерживаемый руками эльфа. Титания подождала, пока кубок не наполнился почти до краев, и затем, окунув в кровь палец, провела линию поперек своей шеи. Оберон вышел вперед, и Титания провела кровавую черту и на шее короля. Стоя на коленях, обнаженный эльф чуть покачивался, но по-прежнему крепко держал потир. Оберон сделал резкий жест, и коленопреклоненный эльф испарился.

Голд повернулся к Моррисону:

— Превосходно. Может, объяснишь, что это за чертовщина? Эльф умрет?

— Вряд ли: они веками используют одного и того же эльфа на церемонии открытия турнира. Он, так сказать, «отбывает срок», только за что — по-моему, никто уже здесь не помнит. Вот вам Фэйрия во всей красе: традиция прежде всего.

Оберон еще раз стремительно взмахнул рукой. Стадион вздохнул и взорвался ревом, будто раскалившим пылающее небо еще яростней. Оберон и Титания вернулись на свои троны, и турнир начался.

Первыми показались акулы. То появляясь, то исчезая, зловеще-плавно паря на открытом воздухе, акулья стая лениво скользила поверх песка, как будто окруженная невидимым океаном. Это были здоровущие твари, некоторые футов тридцати, их расслабленные пасти были усеяны жуткими пильчатыми зубами. Тела акул были тускло-серыми с плавниками более темного цвета. Блуждающими тенями они кружили одна возле другой, патрулируя центр Арены, словно исследуя масштабы только им видимой клетки. Голду очень хотелось, чтобы прутья оказались достаточно крепкими. В свое время ему приходилось сталкиваться с акулами, но эти были крупнее и гадостнее, чем любой из его прежних врагов. На таком удалении они по идее должны были казаться мельче, но благодаря какому-то «встроенному» чудо-механизму Арены создавалась иллюзия, будто до хищников всего лишь несколько футов и достаточно протянуть руку, чтобы коснуться их. От одной этой мысли Голда передернуло, и он еще крепче прижал к себе сложенные на груди руки. Одна из акул медленно перевернулась, и Голду показалось, что она пристально посмотрела на него черным бесстрастным глазом. Голда обдало холодом первобытного страха. Ни мыслей, ни чувств не было в равнодушном немигающем взгляде — лишь вековой неутолимый голод.

С трибун полетели разрозненные приветственные возгласы, и Голд, вовремя оторвав взгляд от акул, увидел выходящих на Арену эльфов. Они были высоки и худы, их головы удлиненными формами черепов напоминали лошадиные, тела же были абсолютно лишены кожи, так что мускулы и ажурное переплетение вен влажно блестели в яростно-алой ночи. Эльфы вышли на Арену и безмолвным хором остановились невдалеке от кружащих акул. Поклонившись зрителям, бойцы стремительно трансформировались — тела приняли самые разнообразные формы и размеры, растянувшись, разбухнув или же ужавшись с безумной скоростью и эластичностью. Одни уменьшились до размера детей, другие вытянулись и раздулись, став ростом в двадцать футов: формы и габариты менялись с поразительной легкостью и головокружительной быстротой. Толпа одобрительно ревела. Акулы бесстрастно наблюдали и выжидали, когда жертвы подойдут ближе.

— А это что за черти? — спросил Голд. — Спригганы, — ответил Моррисон, не в силах оторвать взгляд от Арены. — Громилы. Они выполняют всю самую грязную работу, потому что любят этим заниматься. Достойный соперник для акул. А теперь молчите и наблюдайте. И держите себя в руках. Будет много крови.

Спригганы, будто по неслышному звонку, все как один дружно рванулись вперед, и зрители на трибунах, широко раскрыв глаза, притихли в ожидании. Акулы развернулись навстречу эльфам, и две стороны сошлись. Акулы злобно кидались, пытаясь цапнуть эльфов за выступающие конечности, но каждый раз буквально чуть-чуть не дотягивались до цели. Акулы вертелись и бросались в атаку с поразительной скоростью, но спригганы всякий раз оказывались быстрее и успевали увернуться или трансформироваться, в нужный момент увеличиваясь и уменьшаясь. Они плясали среди акул с пренебрежительной легкостью и хлестали тупорылые морды и белые животы широкими клешневидными ладонями. Оружия у спригганов не было, но ладони их наносили глубокие раны, и кровь лилась на песок, наконец дождавшийся ее.

Акулы рассвирепели, обезумев от запаха крови и от неуязвимости жертв. Неожиданно четыре хищника кинулись на одного сприггана, окружив его и набрасываясь с беспощадной точностью. Теперь к акульей крови на песке добавилась кровь золотистая, и раненому эльфу приходилось трансформироваться резкими и частыми усилиями-рывками, словно в попытках подобрать такую форму или габариты, которые позволяли избежать ран.

Остальные спригганы яростно атаковали акул, пытаясь отбить у них раненого эльфа. Хищники невольно отступили, ослепленные болью и собственной кровью. Раны эльфа уже затягивались, и спустя секунды он присоединился к своим, пританцовывая вокруг чудовищ и дразня их.

Схватка, или скорее танец, вряд ли продолжалась более десяти минут, но Голду показалось, что прошла вечность. Немного потребовалось ему времени, чтобы понять: у акул было шансов не больше, чем у быков на испанской корриде. Лестер понял, что это своеобразный ритуал, сформированный традицией, и вопрос был не в том, погибнут ли акулы и когда это случится, а в том, как это произойдет. Эльфы убивали их медленно, в большом количестве, одну за другой, и, хотя толпа аплодировала мужеству спригганов, Голд видел во всем одну лишь жестокость. Даже акулы заслуживали лучшей участи. Он бы с радостью отвернулся, но не мог, зная, что эльфы расценят это как слабость, а то и как оскорбление, так что Лестер сидел и смотрел, чувствуя медленно поднимающийся со дна души гнев.