Харт так и застыл на месте. Все игрушки, какие у вас когда-либо были и которые вы теряли, — оканчивали свой жизненный путь в Шэдоуз-Фолле: и те, что вы однажды сломали, и ваша мать их после этого выбросила; и старая, затисканная игрушка, которую вы любили, пока она не развалилась на части; и первый, трехколесный велосипед. Ничего здесь не пропадало. Все рано или поздно оказывалось в Шэдоуз-Фолле. Такое уж это было место.

Харт опустился перед коробкой на колени и несколько мгновений не отрывал глаз от игрушек, словно боялся: отвернется — они исчезнут. Он запустил руку в коробку и вытянул первое, что попалось: заводной Бэтмен, уродливый, угловатый, изготовленный из крикливо-яркого, прочного и грубого пластика. Стоило Харту повернуть большой ключ в боку куклы, как плоскостопные ее ноги задвигались. Медленно губы Харта расплылись в улыбке. Он вспомнил Бэтмена. Он вспомнил, как сидел перед телевизором и смотрел фильмы о старине Бэтмене с Адамом Уэстом и Бертом Уардом. Час Бэта, канал Бэта. («Джимми, не сиди так близко к экрану, глаза испортишь!») Воспоминания были скоротечны, но отчетливы, как фотографии, сделанные с кинопленки. Он опустил куклу на пол, и Бэтмен услужливо затопал ногами, громко жужжа и переваливаясь с боку на бок. А не живет ли случаем Бэтмен в Шэдоуз-Фолле, мелькнула у Джеймса мысль, и тут же другая: вряд ли. Бэтмен был все еще популярен. Люди пока верили в него.

Следующим из коробки был изъят старый том ежегодника «Далекс» в твердой обложке. Побочный результат сериала «Доктор Кто» времен черно-белого кино, когда он еще казался страшным[11]. Пока Харт медленно листал книгу, в сериях мгновенных узнаваний просыпалась память: о том, как он сидел на кровати ранним рождественским утром и, вместо того чтобы спать, читал новый ежегодник. Проглядывая рассказы, Харт тут же их узнавал, но память его была до странности избирательна: подсказывая содержание книги, она ничего не говорила о том мальчишке, который их когда-то читал.

Автомобили «тандерберд». Джеймс Бонд и его «астон мартин» с катапультой, встроенной в сиденье водителя. Бэтмобиль, вооруженный ракетами и скрытой под капотом бензопилой. Коробка с солдатиками всех родов войск, выглядевших так, будто служба была у них долгая и тяжелая. Пистолет в форме реактивного самолета, стреляющий стрелами с присосками. Фигурки домашних и диких животных вперемешку. Модели поездов, по-прежнему хранящиеся в коробочках. Наборы с монстрами «Аврора».

Воспоминания приходили и уходили, принося поначалу смутные, а затем все более ясные образы маленького мальчика, невысокого для своих лет, робкого и застенчивого, в одиночку игравшего со своими игрушками, потому что по соседству было очень мало ровесников, с кем можно было бы разделить игру. А еще потому, что даже в те годы что-то странное было связано с ним… Харт сел на пол рядом с коробкой, зачерпнув ладонью горсть кирпичиков «Лего» и дав им просочиться сквозь пальцы, как песок в песочных часах. Воспоминания всплывали медленно, отрывочные и несвязные, даря ему ощущения ребенка, которым он был когда-то. Образ получался неполный. Маленького Джеймса Харта берегли и любили, но очень надолго оставляли наедине с самим собой. Ему не удавалось припомнить почему, но щекотал холодок чувства, которое подсказывало Джеймсу: ответ на этот вопрос ему придется не по душе. Все же таилось что-то необычное в его детстве. Что-то необычное в нем самом.

Что-то слишком необычное — даже для Шэдоуз-Фолла.

Неожиданно для себя Харт вздрогнул, ощутив какой-то внутренний трепет. Он задержал дыхание, ожидая, что это вернется и обретет более определенную форму, но ничего не происходило. Харт рассеянно порылся в игрушках, но больше ничего не вспоминалось. Он перевел взгляд на игрушки, разбросанные вокруг по полу, и единственное, что пришло ему в голову, — мысль о коллекционерах, наверняка готовых заплатить целое состояние за весь этот хлам. Даже некоторые наборы «Аврора» так и остались нетронутыми в своих упаковках. Он повертел в руках яркие коробочки со знакомыми изображениями Франкенштейна, Дракулы, Человека-Волка и неожиданно улыбнулся, подумав, что их прототипы находятся где-то здесь, в Шэдоуз-Фолле, на заслуженном отдыхе. Можно даже наведаться к ним и попросить автограф на этих коробках…

Харт собрал с пола игрушки и аккуратно положил их на место. Посмотрел на другие коробки, но желание заглянуть в них пропало. Внутренний голос подсказывал, что ничего он там не найдет. Игрушки позвали его сюда, и он получил все, что можно. Харт спустился по лесенке, затем вновь забрался наверх, вспомнив, что забыл выключить свет. Опять слез и сложил лесенку.

Сойдя на первый этаж, Харт помедлил в задумчивости. Он вдруг остро почувствовал, что не все сделал. Что-то еще поджидало его в этом месте, что-то важное. Он огляделся, и прихожая, открытая и бесхитростная, будто вернула ему брошенный на нее взгляд. Харт медленно двинулся вперед, невольно притягиваемый к зеркалу, висевшему на стене. На него взглянуло его лицо — хмурое и озабоченное. И в то время как Харт смотрел, лицо его неуловимо менялось, и вот уже из зеркала смотрел на него отец. Его отец, помолодевший, напряженно-скованный и, пожалуй, немного испуганный.

— Здравствуй, Джимми, — сказал отец. — Прости, я, возможно, тороплю события, но не наша в том вина. Ты поймешь… Оставляю тебе это сообщение перед самым нашим отъездом, оно запрограммировано таким образом, что ты услышишь его, как только появишься здесь. Мне так много надо тебе рассказать… Если ты сейчас здесь, значит, скорее всего, твоей матери и меня уже нет в живых. Надеюсь, мы славно пожили вместе, где бы ни окончился наш путь. Для меня ты до сих пор маленький мальчик, но сейчас ты наверняка мужчина. Что бы ни случилось, помни: мы с матерью тебя любили всем сердцем. Мы уезжаем отсюда из-за пророчества. Я надеюсь, тебе не придется возвращаться и это сообщение не активируется, но твой дедушка, мой отец, очень настаивал на том, чтобы у тебя оставалась возможность вернуться, если придется выбирать. Итак, о пророчестве. Оно очень туманное. По сути оно о том, что судьба твоя связана с судьбой Двери в Вечность и что тебе предназначено в будущем погубить Шэдоуз-Фолл. Известие об этом напугает множество горожан, а в людях, когда их пугают, рождается склонность к насилию. О пророчестве еще никто не прознал, так что сейчас мы уезжаем, пока кому-нибудь не пришло в голову остановить нас. Неизвестно, какой прием ждет тебя в городе, если ты решишься на возвращение, но что бы ни случилось — твой дедушка будет здесь и защитит тебя. — Отец в зеркале замолчал, обернулся и снова взглянул на сына. — Джимми, нам пора. Счастья тебе.

Лицо в зеркале снова сделалось его собственным — бледным и потрясенным. Он совершенно не помнил отца молодым: фотографий того периода не сохранилось, и теперь Харт знал почему. Глаза его застилали слезы, когда он отвернулся от зеркала. У него не было возможности сказать последнее «прости» ни матери, ни отцу. Будто совсем недавно они уехали на машине и он понял: стряслось что-то ужасное, когда пришел полицейский и сообщил, что мать и отец погибли в автокатастрофе. Поначалу мальчик не поверил полицейскому и все твердил, что отец слишком опытный водитель, чтобы попасть в аварию. И продолжал твердить об этом до тех пор, пока ему самому не пришлось опознавать тела в морге. После этого он почти перестал разговаривать.