Золотые и бронзовые листочки все еще дрожали на дубе, но большинство листьев он уже растерял, и голые ветви дерева напоминали костлявые руки. Осень Полли любила больше всего. Осень приносила успокоение и была не так требовательна. Когда к Полли приходило желание, чтобы мир оставил ее в покое, именно вот таким — осенним — он ей и представлялся. В то же время мимолетность и изменчивость Осени подарили Полли откровение о том, что мир может меняться, не принуждая быть неизменной и сильной ее саму. Полли посмотрела на Осень и с неохотой от нее отвернулась. Она старалась навещать Осень недолго, боясь, что угаснет ощущение новизны, а вместе с новизною и утешение. Полли вышла из комнаты в коридор, и тридцатилетие пало на ее плечи, вернув ей истинный возраст. Оставалось последнее окно.

Чуть пройдя по коридору назад, Полли вошла в пустую — как и все предыдущие — комнату и выглянула через окно в Зиму. Морозно, ветрено, небо темное, грозное. Изморозь забелила лужайку и выискрила дорожку к дому. Зимний вид из окна она любила меньше всего, потому что это было сейчас, в настоящем, и мир жил своей жизнью без ее участия, без заботы о ее нуждах. Зима сменялась Весной, Весна — Летом, Лето — Осенью, и все повторялось бесконечно… Полли могла бы спуститься и выйти из дому в Зиму в любое время, когда ей захочется. Но покупки она заказывала по телефону и оплачивала их по почте, так что никогда не переступала порог.

Полли Казинс, тридцати пяти лет от роду, выглядела на десять лет старше. Болезненно худая, она несла на себе бремя слишком тяжелое — сбросить его недоставало сил. Совсем не такой мечтала стать восьмилетняя девочка.

Неожиданно краем глаза Полли уловила движение и с легким удивлением увидела мужчину, направлявшегося по улице к ее дому. Сначала она решила, что он заблудился. Просто так сюда никто не забредал. Смотреть здесь, кроме как на два дома, было не на что, и все, кто об этом знал, старались понапрасну не беспокоить их обитателей. Однако человек продолжал шагать, не проявляя ни спешки, ни беспокойства. Внешне он казался довольно приятным, даже симпатичным, несмотря на то что был хмур и задумчив. Остановившись у пустого дома напротив, он долго его разглядывал. Это был дом Хартов.

Полли почувствовала быстрый укол сожаления — почему он пришел не к ней? Затем чуть сдвинула брови, потому что лицо мужчины показалось ей смутно знакомым. Она хмурилась, глядя ему в спину и пытаясь ухватиться за слабый стебелек мысли, но та ускользнула, как ускользало большинство ее мыслей. Полли не расстроилась. Если мысль была важной — она вернется.

Неожиданно человек сделал шаг вперед, поднялся по ступеням крыльца и отпер входную дверь. Полли моргнула в изумлении. Насколько она знала, вот уже двадцать пять лет никто не входил в дом Хартов. Любопытство манило ее, как незнакомый друг, и она повернулась, вышла из Зимней комнаты и направилась по коридору к лестнице, не позволяя себе при этом спешить. Ей надо было миновать последнюю комнату — ту, где отсутствовало окно и дверь которой была надежно заперта, — и Полли миновала ее с высоко поднятой головой. Она слышала, как за дверью что-то сипло и размеренно дышит, но в комнату заглядывать не стала. Ничего там не было. Ничегошеньки. Спускаясь по лестнице, Полли продолжала слышать тяжелое дыхание.

Вид из окон первого этажа был один и тот же, и за окнами — одно время года. Эти окна смотрели на мир именно такой, каким он был на самом деле. Полли жила на первом этаже, переделав одну комнату в спальню. Наверху она старалась проводить как можно меньше времени. Там жило слишком много воспоминаний. Но иногда что-то звало Полли туда, и ей приходилось подниматься наверх, хотела она того или нет.

Полли подошла к окну и стала наблюдать за домом Хартов. Увидев, как незнакомец выглянул из окна напротив, она вновь вгляделась в его лицо. Теперь она была уверена, что видела его когда-то. Или где-то. Дыхание женщины участилось. А может, он был частью ее прошлого, гостем из тех лет, что были для нее потеряны? Из того времени, которое она решила не вспоминать? Мужчина отвернулся от окна и исчез, но запечатлевшийся в памяти овал его лица продолжал дразняще трепетать перед глазами. Видела, видела она его прежде — когда была очень молодой. Это лицо Джеймса Харта, который жил со своими родителями в доме напротив, когда ей было восемь лет.

Снятся ли домам их хозяева, пока те отсутствуют?

Джеймс Харт стоял в большой комнате дома, в котором вырос, и не мог припомнить здесь буквально ничего. Он был огорчен и разочарован, несмотря на то что приказал себе не ждать слишком многого слишком скоро. Пока что память подсказывала, что он в этом доме впервые, но Харт надеялся, что, побывав внутри, он что-нибудь да вспомнит. Если только случившееся здесь не было настолько ужасным, что память по принципу избирательности не решила его предать забвению. До сих пор он не нашел ответа — почему его семья уехала в такой спешке. Как сказал Дедушка-Время, пророчество было достаточно тревожным, чтобы напугать кого угодно, но что конкретно заставило его родителей бросить все и спасаться бегством? Угрожал ли им кто-нибудь, решив, что Харты, в свою очередь, были угрозой для Двери в Вечность и самого Шэдоуз-Фолла? И, может, родители поверили в это и бежали из города, чтобы спасти его от угрозы? Мысленно пожав плечами, Харт протянул руку, чтобы открыть первую дверь слева. Поддалась она без усилия и без скрипа.

Комната была светла и просторна, обставлена просто и уютно, с довольно свежими на вид картинами на стенах. Медленно и ровно тикали часы на заставленной безделушками каминной полке. Харт скривился. Никогда ему не нравились медленно тикающие часы. Он всегда думал, это у него оттого, что когда-то его привозили к дантисту, в приемной которого были такие вот тикающие часы. Но, возможно, неприязнь эта была родом из прошлого, эхо какого-то далекого страха… Комната казалась такой безмятежной, словно обитатели ее только что вышли и вот-вот вернутся. Мысль эта смутно встревожила Харта, и он невольно оглянулся, почти готовый увидеть кого-нибудь, призрака, например, наблюдавшего за ним. За спиной никого не было. Он вышел из комнаты и тщательно прикрыл за собой дверь.

Джеймс шел по дому, из комнаты в комнату, и ни одна из них не казалась ему хоть каплю знакомой. Всюду царили чистота и порядок, словно здесь только что прошлись тряпкой. Однако, по словам Дедушки-Времени, с момента отъезда семьи Хартов в этот дом не заходил никто, а почему — на этот счет Время высказался довольно туманно. Здесь не было даже пыли… Не было ничего, никаких признаков, по которым можно было определить, изменилось ли что-либо за прошедшие четверть века.

Харт остановился на верхней ступеньке лестницы и гадал, как быть дальше. Он проверил каждую комнату, он брал в руку каждую вещь, возвращая затем на место, и тем не менее по-прежнему память его дремала — дом словно принадлежал чужим людям. Но ведь здесь он провел первые десять лет жизни, должен же он был оставить где-то след своего пребывания. Он долго стоял, нахмурясь и сердито постукивая кулаком по бедру. Смотреть больше нечего… И тут его вдруг осенило, и он резко вскинул голову — люк на чердак!

Харт недолго ломал голову, как его открыть: потянув к себе и раздвинув складную лестницу, он быстро вскарабкался на чердак. На чердаке царили темень и теснота и пахло затхлостью. Но определенно что-то здесь было. Он остро чувствовал это. Протянув руку, Харт довернул в патроне и зажег лампочку, и только после этого осознал, что ему, оказывается, было известно, как здесь включается свет. Он не спеша огляделся. Узкое пространство под скосом крыши было заполнено старыми картонными коробками и множеством бумажных свертков, перевязанных бечевкой. Харт нагнулся над ближайшей коробкой и стянул с нее слой ткани, который прикрывал содержимое: какие-то документы, сложенные в пачки и упакованные в бумажные мешки с пометками дат. Харт вытащил из одного горсть листков и быстро их просмотрел. Налоговые декларации, какие-то подсчеты, банковские квитанции. Харт сложил все обратно. Бумаги ничего ему не открыли. Он повернулся к следующей коробке и сдернул ткань — коробка была полна игрушек.