столетии христианин Генри Мор (1614-87), уважаемый учёный, подобно Исааку Ньютону, занимавшийся алхимией. В конце этого замысловатого видения сновидец узрел двенадцать предложений, начертанных золотыми буквами, но потом вспомнил лишь шесть из них. Сновидца будит рёв двух ослов, появившихся из леса. Первые шесть предложений описывают доброту Бога. Оставшиеся шесть, как предполагает Фирц, отражают его тёмную сторону, которая во сне была подавлена.

Паули ответил Фирцу на следующий же день после получения письма (10 ноября 1953), заметив, что в семнадцатом веке раскол между тьмой и светом в христианстве был столь велик, что картина мира могла быть описана лишь как 12 = 2×6, а не как 12 = 3×4. Сон открывает правду о существовании как светлой, так и тёмной стороны Бога, о чём во времена Мора могли быть только намёки. Паули писал: «Ситуация [в то время] была разобщающей … то, что для Декарта было расколом на расширение [в пространстве] и мысль [Я мыслю, следовательно, существую], во сне Мора выражено как раскол двенадцати на две шестёрки. Этот раскол сделал поиск пути к кватерности (через 3×4) невозможным»[322].

Паули сравнил сон Мора, рассмотренный на личном уровне, с собственными «двумя фазами жизни», во время которых он также осознал тёмную сторону Бога и то, что наука познала грех. Он даже задался вопросом, не следует ли рассматривать ослиный рёв как глас Господа, прибавив: «Бог всегда говорит с нами парадоксами. Возможно, истинное значение этого рёва на современном языке проявится [лишь] по прошествии времени»[323].

Второе письмо к фон Франц

После получения письма от Фирца Паули сел за написание второго письма к фон Франц, которое и отправил два дня спустя (12 ноября 1953). Такая скорость показывает, как расширило его мысли письмо Фирца. Во втором письме Паули так описал своё состояние духа: «В субботу и воскресенье штормило. Более того, шторм бушевал и у меня внутри. Затем буря утихла»[324]. Его волновала проблема, которую поднял Юнг: патриархальная духовность христианской эры нуждалась в исправлении. Он чувствовал, что «двухтысячелетняя проблема» Юнга связана с этим затруднением. Хотя Паули и разделял интерес Юнга, он не одобрял сам подход. Как Паули и сообщил фон Франц, он верил в достижение тройки и четвёрки одновременно.

Говоря о «двухтысячелетней проблеме», Юнг обращался к дилемме, возникшей в эру христианства. Так ослиный рёв во сне Генри Мора будил христианство для познания тёмной стороны Бога. Зодиак, благодаря своей структуре разделённый одновременно на три и на четыре части, виделся символическим выходом из этого затруднительного положения. То, что его размышления относительно тройки и четвёрки обрели историческую основу, придало Паули уверенности.

Но он осознал, и сообщил об этом фон Франц, что с 3×4 возникла та же проблема, что и с 2×6. Чего-то недоставало. Число 12, связанное с гороскопом (3×4) лишь казалось законченным символом[325]. Если вспомнить Урок игры на фортепьяно, задача состояла в том, чтобы найти правильный ключ. На ум Паули спонтанно пришло другое соотношение, расширившее соотношение 3 к 4. Он решил, что будет работать с выражением 12:16=3:4, которое охватывает «проблему шипов и рогов»[326].

Разнообразные потоки мыслей начали сливаться воедино.

Паули не давала покоя мысль, что, возможно, число 12 всё же не представляет ту целостность, которую он ищет, и ему следует обратить внимание на число 16. Он обратился к юнговскому «Эону» — главе «Структура и динамика самости»[327], в которой приводится изображение вращающейся мандалы из четырёх фигур, имеющих каждая по четыре стороны. Этот образ, основанный на гностическом символизме, соответствовал тому, что Юнг назвал естественным ритмом самости.

Число 12 хоть и не оправдало ожиданий Паули, но всё же помогло ему расширить взгляд на самость; однако он всё ещё пребывал в тупике. Разочарованный, он писал фон Франц: «Любое верное (то есть соответствующее природе) решение должно содержать как 3, так и 4. Я оказался в практически безвыходной ситуации, «загнан в угол», как говорят американцы. Сейчас я впервые увидел всю сложность и бездонную глубину проблемы. Я напрасно ломал голову, а затем утомился окончательно»[328].

Однако Учительница продолжала играть за кулисами, и бессознательное пришло на помощь Паули. Той же ночью он увидел два сна, которые вывели его из тупика, показав совершенно новый подход к проблеме.

Сон первый: Игра противоположностей

Китаянка, теперь возвысившаяся до Софии (лат. «мудрость»), появляется во сне с двумя мужчинами: один из них — Мастер, второй, физик, мой современник, выступает как тень. Четвёртая фигура — я сам. Китаянка говорит мне: «Ты должен позволить нам играть с тобой в шахматы в любых мыслимых комбинациях»[329].

Шахматы — игра противоположностей, чёрные против белых, что наводит на мысль о чёрных и белых клавишах фортепьяно; но в этом случае имеет место динамическое противостояние противоположностей, в котором королевская пара представлена в светлом и тёмных обличьях, обладающих равными силами. Как и в Уроке игры на фортепьяно, сонпронизывает мудрость китаянки.

Сон второй: танец диагоналей

Той же ночью Паули услышал в полусне незнакомый женский голос, говоривший быстро и отчётливо — он не скоро забудет его сверхъестественность. Сначала голос заговорил о шестиконечных звездах из первого письма Паули:

«Кое-что в этих изображениях — абсолютная истина, а кое-что — лишь преходяще и ложно. Верно, что линий шесть, но число точек (концов) не равно шести. Теперь взгляни:» — и я увидел квадрат с чётко обозначенными диагоналями. — «Теперь ты видишь четыре и шесть, то есть четыре точки и шесть линий, а точнее шесть линий, идущих из четырёх точек. Это те же шесть линий, что в гексаграммах И Цзин. Вот шестёрка, содержащая в себе скрытую тройку [гексаграмма состоит из двух триграмм]. … Теперь снова взгляни на квадрат: четыре линии имеют одинаковую длину, [диагонали] же длиннее — в «иррациональном отношении [к сторонам квадрата]», как известно из математики. Не существует фигуры из четырёх точек и шести равных линий. Поэтому симметрию невозможно поддерживать статически и рождается танец. Перемещение в этом танце зовётся coniunctio; также можно говорить об игре ритмов и кружений. Потому тройка, скрытая в квадрате, должна быть выражена динамически».

Затем голос прокомментировал символизм числа 16:

«Таким образом, формула Юнга, [построенная] из четырёх квадратов [в «Эоне»] по-своему законченна, поскольку выражает динамики самости. Изображение Мировых часов также верно, поскольку в нём содержится три ритма. Однако образ зодиака неверен, поскольку число 12 не завершено»[330].

Паули писал: