– Потом ты встречал этого человека?

– Нет, ни разу.

– Из твоего взвода кого-то еще взяли в Охотники?

– Нет.

– А предложения кому-то делали?

– Откуда я знаю, – Охотник пожал плечами. – Это же не баскетбольная команда, а подразделение «Ф». Мы даже имен друг друга не знаем. Только клички.

– Какая у тебя была кличка?

– Вервольф.

– То есть оборотень.

– Не, Вервольф.

– Разве это не одно и то же?

– Мне без разницы. Но у меня была кликуха Вервольф.

– Почему именно тебе предложили стать Охотником?

– Да потому, что этих тварей, – Охотник кивнул на дикого, – выдрессировать невозможно. Их нужно ломать. Так, чтобы они задницей чуяли, кто тут главный. А это у меня всегда хорошо получалось.

– И что потом?

– Меня отправили на базу проекта «Джокер».

– Где она находится?

– В Подмосковье. Пансионат номер тридцать два.

– Рассказывай дальше.

– Что?

– Чем вы там занимались?

– Ну, сначала нам только показали диких. В клетках. Как они там разных зверьков, кошек, кроликов, нутрий живьем жрут. Потом начали читать лекции. Профессора в белых халатах рассказывали нам, что собой представляют дикие, говорили об особенностях их поведения, о том, на что они способны, что они любят, а чего нет, что едят, чего боятся… Это было что-то вроде вводного курса. Потом перешли непосредственно к работе с альтерами…

– Сколько всего вас там?

– Охотников?

– Да.

– В самом начале было больше двадцати. Пятеро пропали, когда мы еще лекции слушали. Сколько сейчас осталось, понятия не имею. После того, как началась работа с дикими, каждый занимался отдельно. Помнится, прошел слушок, что одного из кандидатов в Охотники дикие загрызли.

– Одиннадцать, – отчетливо произнес вдруг Федор.

– Что ты сказал? – удивленно посмотрел на дикого Мастер.

– В пансионате одиннадцать Охотников, – сказал Федор.

– Откуда ты знаешь?

– Я умею считать.

– Ты видел всех Охотников? Знаешь их в лицо?

– Не видел и не знаю, – Федор наклонил патлатую голову и по-волчьи тряхнул ею. – Но мы слышим друг друга.

– Вы?.. В смысле… Те, кого называют дикими?

– Да, – снова мотнул головой Федор. – Те, кто находятся в лаборатории, еще не умеют слышать. А те, что в стаях – слышат друг друга. И тех, кто в других стаях, тоже слышат. Когда мы все в пансионате. Когда мы в лесу, я слышу только свою стаю. И они меня слышат. Это только он, дурак, – дикий рыкнул на Охотника, – считает, что мы воем общаемся друг с другом.

– Так мне сказали ученые, – ответил на обвинение Охотник.

– А ты, дурак, всему веришь, что тебе говорят, – рассмеялся Федор.

– Может, вам лучше его допросить, – предложил Охотник Мастеру.

– До него тоже дело дойдет… Хотя, послушай-ка, Федор.

– Слушаю.

– Ты меня сейчас слышишь? Ну, так, как свою стаю?

Федор наклонил голову, будто и в самом деле прислушивался.

– Нет.

Мастер улыбнулся и провел пальцем по лбу.

– А сейчас?

– Сейчас – слышу! – радостно воскликнул Федор. – Ты сказал!..

– Т-с-с, – приложил палец к губам Мастер. – Это только между нами.

– Ага, – счастливо кивнул Федор. – Понял.

– Итак, – снова обратился Мастер к Охотнику. – Вы начал тренироваться со стаей.

– Нет. Сначала нас учили работать в паре. Один Охотник, один дикий. Я говорю «нас», потому что предполагаю, что другие тренировались по той же программе, что и я. На самом деле я их не видел. На задний двор, где была оборудована площадка для тренировок, нас выводили по одному. Сначала Охотник пытался наладить контакт с диким через прутья в клетке. Контакт, – Охотник усмехнулся. – Так это называли ученые, наблюдавшие за нашими тренировками. Их всегда было не меньше трех. Один снимал происходящее на видео, другой надиктовывал свои наблюдения на плеер, третий то и дело лез с дурацкими советами. В общем, тут задача была не в том, чтобы какой-то там контакт наладить, а чтобы заставить дикого тебе подчиняться. Через пару недель, когда ученые решили, что «контакт» налажен, дикого стали выпускать из клетки. Мне, разумеется, дали пищалку. Хотя я предпочитал пользоваться полицейской дубинкой. Пищалка – только на крайняк. Хотя дикие боли почти не чувствуют, но унижение они ощущают точно так же, как любой из нас. Может быть, даже сильнее, поскольку у них к нормальным человеческим чувствам еще и звериные инстинкты примешиваются. По всему было видно, что ему неприятно, когда Охотник дубинкой его мутузит. А мне, так наоборот, это дело только в радость. Опять же, полезно, чтобы форму не потерять. Меня сразу вот с этим в пару поставили, – усмехнувшись, кивнул на Федора Охотник. – Ох, и поработал же я над ним! Он, бывало, без всякой пищалки, падал на землю, голову руками закрывал и выть начинал. А я ему после этого еще ногой под ребра…

Дальнейшее произошло настолько быстро, что никто даже крикнуть не успел. Федор выбросил свободную руку вперед, схватил Охотника за ухо и дернул так, что тот вмазался лицом в клеенку на столе. Затем он дернул голову Охотника вверх и снова шлепнул ее в растекающуюся по клеенке лужу крови. Когда же он проделал то же самое в третий раз, ухо оторвалось и осталось у него в кулаке.

Как ни в чем не бывало, Федор откинулся на спинку стула, положив окровавленный кулак с зажатым в нем ухом на край стола. И только после этого Охотник заорал. Руки у него были скованы наручниками за спиной, поэтому он только кричал и мотал головой, разбрасывая по сторонам капли крови. Кровь, казалось, текла у него отовсюду – изо рта, из разбитого носа, из рассеченных бровей, из рваной раны на месте правого уха. Чтобы не оказаться забрызганным, Мастер вместе со стулом подался назад.

– Виола! – громко крикнул Димон. – Кто-нибудь, позовите Виолу!

В комнату вбежала невысокого роста женщина в длинной плиссированной юбке и в ярко-красном свитере ручной вязки. Темно-русые волосы были острижены на уровне плеч и причесаны так, что, падая вперед, закрывали почти половину ее лица. Она даже спрашивать ни о чем не стала. Просто подошла к Охотнику и строго сказала:

– А ну-ка, перестань!

К вящему удивлению Мастера, Охотник тотчас же перестал биться в истерике. Он лишь тихо подвывал, запрокинув голову назад, и пускал кровавые слюни и сопли.

Виола взяла Охотника за подбородок, повернула его голову в одну сторону, потом в другую.

– Где ухо? – спросила она все тем же строгим голосом.