Последнее воспоминание о маме: она помогает мне замазать швы тональным кремом.

Не успев понять, что происходит, я оказываюсь на полу — плачу навзрыд, согнувшись в три погибели. Мгновение спустя сзади подходит Рита, обвивает меня руками, прижимается щекой к моей щеке. Не произнося ни слова, она удерживает меня в своих объятиях. Спиной я ощущаю замедленный, редкий стук ее сердца; он утешает меня, напоминает о том, что мое собственное сердце перестало биться почти пять месяцев назад, а воспоминания о родителях пришли из жизни, которая не только закончилась, но еще и предала меня. И я понимаю, что горюю не столько о маме и отце, сколько о связанных с ними временах, о воспоминаниях, которые они мне подарили, и о событиях, что так и не воплотились в жизнь, погибнув в то мгновение, когда мой «пассат» врезался в секвойю.

В самый разгар горя и сожалений до меня вдруг доходит: однажды отсутствие родителей заметят. То есть я оказался, как говорят, без весел посреди реки. Да, собственно, и без лодки. Я не могу изменить того, что сделал, и не могу ожидать, что это сойдет мне с рук.

Это не диснеевское кино.

Знакомой доброй феи у меня нет.

Мне не начать жизнь с чистого листа. Хотя с какой стороны посмотреть. Я умер и вновь явился на этот свет — не как Иисус, но все же мне был дан второй шанс. Впрочем, даже если мое сердце забьется и станет перекачивать по жилам кровь, статуса человека мне все равно не видать.

Постепенно слезы сходят на нет, и я сажусь. Внезапная отрыжка дает мне снова почувствовать мамин вкус, но не вызывает ни эмоций, ни тошноты. Я убил и съел свою мать. Такова правда жизни, и ее нужно принять. Что есть, то есть.

Думаю, эти слова достойны того, чтобы Хелен написала их на доске: «ЧТО ЕСТЬ, ТО ЕСТЬ».

Хотя большинство высказываний Хелен — «Я ВЫЖИЛ!», «ВЫ НЕ ОДИНОКИ», «ОБРЕТИТЕ ЦЕЛЬ» — представляют собой благонамеренные вдохновляющие идеи, они не дают той свободы от несовершенства и невосприимчивости к общественному осуждению, которая присуща фразе «ЧТО ЕСТЬ, ТО ЕСТЬ». Ведь, точно так же, как у меня не может вырасти грудь и появиться молоко, мне ничего не поделать с тем, что или кто я есть на самом деле.

Я раскрепощаюсь, примирившись с обстоятельствами, с тем, что со мной стало.

Я зомби. Один из нежити.

По всей видимости, я не одинок.

И по-моему, я обрел цель.

Словно в ответ на мои откровения молния озаряет утреннее небо, за ней следует раскат грома. Вскоре начинается дождь.

Рита, вероятно, заметила, как изменилось мое настроение, и усаживается прямо передо мной.

— Тебе лучше?

Я киваю. К тому же я придумал способ, как выиграть время.

Крови не так много, как я ожидал. В основном в ванне. Кровь забрызгала плитку на стенах, но большей частью улики, подтверждающие гибель родителей, убрать легче легкого. Рита моет стены хлоркой и лизолом — для дезинфекции — и принимает душ, чтобы придать помещению жилой вид.

Полагаю, прежде чем расчленить родителей в ванной, я напал на них в спальне. Постель в беспорядке, подушки валяются на полу, матрац наполовину стянут. На одной из подушек несколько капель крови; я снимаю наволочки, запихиваю их в мешок для мусора, затем сдергиваю простыни и бросаю в стиральную машину, а Рита застилает постель свежим бельем.

К счастью, отец просто помешан на сборах — чемоданы полностью упакованы и ожидают своего часа. На двери спальни даже висит одежда, которую они хотели надеть в дорогу.

У меня сорок четвертый размер большого роста, у отца — сорок второй среднего. Рита как минимум на размер меньше мамы, но сейчас имеет значение только внешность. Впрочем, поскольку идет дождь, нас все равно никто не станет разглядывать.

Разумеется, если не удастся поднять из постели Джерри, надо будет ждать еще двенадцать часов, а мне хочется покончить с этим поскорее, пока я под кайфом от съеденной человечины.

Помимо тонизирующего действия, свежая человечина повышает уверенность в себе, словно при выбросе адреналина, только действует дольше. Как виагра. Конечно, если начнет отпускать, я всегда могу угоститься еще одной порцией мамы или папы. Все равно нужно избавляться от улик. Однако лучше сделать необходимое под прикрытием дождя и в самые безлюдные утренние часы.

Когда мы с Ритой оделись и перетащили в родительский «БМВ» чемоданы, мусорный мешок и переносной холодильник, время подошло к пяти утра. Мои левые конечности по-прежнему работают процентов на шестьдесят, не больше, поэтому поведет машину Рита.

В бледно-лиловом брючном костюме от Энн Тейлор и шикарном бежевом плаще с подходящими по цвету перчатками Рита до жути напоминает маму, и, чтобы не вырвало от отвращения, я пытаюсь сосредоточиться на предстоящем.

Одно дело — поджарить и съесть свою мать, приправив домашним соусом. И совсем другое — представлять, как ты зубами срываешь с нее одежду.

Сдав задом из гаража, мы попадаем под дождь. В субботу раньше пяти утра соседи и носа не сунут на улицу, но если кто-нибудь и заметит, как мы отъезжаем, ничего страшного — отец всегда любил отправляться в дорогу спозаранку. Только бы никому из знакомых моих родителей не приспичило остановить нас, чтобы перекинуться парой слов.

Перед тем как отправиться к Джерри, мы заезжаем в «7-11». Из машины я наблюдаю за Ритой через витрину. Женщина за прилавком не видит в ней ничего необычного. Пока все в порядке. Вряд ли в особе, подъехавшей на «БМВ» и зашедшей дождливым декабрьским утром в магазин, продавщица заподозрит зомби.

Сидя в полной готовности броситься Рите на выручку, если что-нибудь пойдет не так, я вдруг замечаю вибрацию, сначала едва уловимую, затем все более сильную. Вибрации происходят с интервалом в десять-двенадцать секунд, однако откуда они возникают, сомнений нет.

Они идут изнутри меня.

Не проходит и двух минут, как появляется Рита со свертком в руках, и я открываю багажник. Положив кусок льда в холодильник, она снова усаживается на водительское место и радостно заявляет:

— Проще простого!

Я тянусь к ней и целую, а затем беру ее руку и кладу себе на грудь. Она пытается отнять руку, чтобы завести машину, но я удерживаю ее, и Рита удивленно глядит на меня.

— Тебе не кажется…

Я прижимаю пальцы к ее губам. Немного погодя лицо Риты озаряет прекрасная улыбка, и мы обнимаемся — два сердца бьются не в такт, но вместе.

Мы с удовольствием подольше насладились бы этим мгновением, однако сейчас такой роскоши, как время, в нашем распоряжении нет. Во-первых, меньше чем через два часа взойдет солнце. Во-вторых, нужно добраться до места, пока не растаял лед.

До дома, где живет Джерри, несколько минут езды, и каждый раз, когда в боковое зеркало я вижу свет фар, сердце буквально выпрыгивает у меня из груди. Да, между ударами проходит девять секунд вместо десяти, но если более четырех месяцев сердце у тебя вообще не работало, выражение «выпрыгнуть из груди» приобретает несколько относительное значение.