– Самостоятельно?

– Мне это нравится. Люблю работать руками.

Эмма и так уже знала, что у Стоуна золотые руки.

– Я прекрасно тебя понимаю.

Губы Стоуна изогнулись в еле заметной улыбке, которая согрела Эмме душу.

– Я знал, что ты поймешь.

Эмма вывела грузовик на дорогу, тяжело вздохнула, и ее грудь вновь пронзила резкая боль. Дождь по-прежнему лил как из ведра. Каждая кочка агонией отзывалась в ребрах Эммы, но она ни за что не призналась бы в этом сидящему рядом мужчине.

Стоун молча наблюдал за ее действиями. Все закончилось, когда автомобиль подскочил на очередной кочке, и Эмма скорчилась от нестерпимой боли.

– Все, хватит.

Чувство самосохранения подсказало, что на этот раз нужно послушаться.

– Что такое? – Эмма посмотрела по сторонам. – Снова олень?

– Перелезай через меня. – С этими словами Стоун подвинулся ближе, обхватил Эмму за бедра и приподнял над своими коленями.

У Эммы на мгновение перехватило дыхание, когда Стоун оказался под ней, а она над ним, едва касаясь ягодицами его выпуклости. Она вовсе не хотела, чтобы так случилось, и искренне верила, что Стоун тоже к этому не стремился. Но так уж получилось, и они оба вдруг внезапно замерли.

Сорвавшийся с губ Эммы возглас, казалось бы, оживил Стоуна, и он усадил ее на пассажирское сиденье, в то время как сам скользнул на место водителя. С минуту он смотрел прямо перед собой и крепко сжимал руль. Воздух в кабине был теплым и влажным, а стекла слегка запотели, создавая интимную обстановку.

Подрагивающими пальцами Стоун откинул с лица волосы и испустил вздох.

– Это происходит постоянно.

Эмме не нужно было уточнять, что именно, она и так знала: об этих вспышках чувственного влечения, которые, казалось, содержали в себе миллион ватт. Она судорожно вздохнула.

– Я думала, после вчерашней ночи все закончится.

– Да. – Стоун покачал головой. – Нет.

– Может… может, все дело в смене давления?

Стоун невесело рассмеялся, но от Эммы не ускользнула легкость, с которой он вел автомобиль по тряской, размытой дождем дороге. Хотя, как она уже успела заметить, он легко и непринужденно делал многие вещи.

Теперь уже Эмма могла признаться себе в том, что, впервые приехав в Вишфул, ставила себя на ступень выше окружающих, но город и его жители доказали, что она была не права.

– Ты можешь перестать винить себя, – тихо произнес Стоун, не глядя на Эмму. – В дождь или снегопад на этой дороге и впрямь сложно справиться с управлением.

Эмма повернулась и посмотрела на Стоуна. По его виску скатилась капля пота.

– Ты читаешь мысли?

– Твои я читаю легко. Ты очень на себя злишься.

– И на тебя. Впрочем, давай забудем.

– А на меня за что?

– За то, что ты ведешь грузовик с такой легкостью.

– Я водил машины с четырнадцати лет.

Это заявление тотчас же заставило Эмму забыть о холоде, мокрой одежде и острой боли в ребрах.

– Но до шестнадцати лет нельзя садиться за руль.

Стоун пожал плечами.

– За мной особо не присматривали.

Эмма уехала из Вишфула совсем ребенком и поэтому не помнила Стоуна или его братьев и не знала истории их жизни.

– Где же была твоя мать?

– Ушла. – Не сводя взгляда с дороги, он пожал плечами. – Она решила, что жизнь с тремя маленькими сыновьями на руках здесь слишком тяжела для нее. – Стоун посмотрел на Эмму, понимая, что кое-что общее у них все же есть. Только вот мать Эммы забрала дочь с собой. А его мать оставила детей. Эмма даже представить себе не могла, насколько ужасно чувствовали себя мальчики.

– Это так неправильно.

– Согласен.

– А что твой отец?

– Он был алкоголиком, который обращал на нас внимание, лишь когда мы плохо себя вели. А такое случалось частенько. Мы были абсолютно неуправляемыми.

– Это объясняет, почему ты начал водить машину в столь юном возрасте.

Стоун улыбнулся.

– Да. А в Нью-Йорке ты водишь?

– Нет.

– И почему я не удивлен?

– У меня есть права, – словно бы защищаясь, произнесла Эмма. – Я получила их в восемнадцать лет.

– И это меня тоже не удивляет.

Эмма прищурилась.

– Что это значит?

– Это значит, что ты очень разумная женщина. Ты предпочитаешь прочно овладевать всеми основными навыками. Уверен: ты тщательно готовилась к экзамену и блестяще его сдала. Я также уверен, что ты меняешь права на новые, когда приходит время, хотя и не водишь автомобиль.

– Именно, – ответила Эмма, которой совершенно не понравились сквозившие в голосе Стоуна нотки веселья. – Не понимаю, что в этом смешного. Никому не повредит быть осторожным, организованным и успешным.

– Только дело в том, Эмма, что жизнь, как ты уже сказала, непростая штука. И она совершенно точно не состоит только из черных и белых красок. А успех не всегда важен. Твой отец первым же укажет тебе на это.

Эмме почему-то вновь захотелось защититься.

– Отец почти ничего мне не рассказывает.

– Все совершают ошибки.

– И он пытается исправить свои, вынудив меня находиться здесь. Я это знаю. – Эмма подумала о матери и тут же испытала новый прилив физической боли. – Только вот не думаю, что у него что-нибудь получится. Он выбрал неверный путь. Я не хочу злиться на то, что вынуждена здесь задержаться, но…

– Но ты злишься. Ты устала лечить простуду и беременных кошек. Которая, кстати, – с улыбкой добавил Стоун, – окотилась прошлой ночью четырьмя восхитительными котятами. Первого Энни назвала Эммой. В твою честь.

Фыркнув, Эмма уткнулась затылком в подголовник и прижала руки к ноющим ребрам.

– Мило.

Взгляд Стоуна опустился на ее руки, хотя он ни слова не сказал про ребра.

– И ты по-прежнему не хочешь быть здесь.

– Но с этим все равно ничего нельзя поделать. Пребывание здесь напоминает мне о матери. – Голос Эммы сорвался, и она возненавидела себя за эту слабость.

– Ты скучаешь по ней, – мягко произнес Стоун, на мгновение оторвав взгляд от дороги.

Однако прозвучавшее в его голосе сочувствие лишь усилило боль и Эмма не сразу смогла заговорить снова.

– Очень скучаю.

Стоун пожал ее руку, и Эмма откашлялась.

– Я просто хочу вернуться в свой мир, – произнесла она. – Где я могу контролировать свою жизнь. Моя мама любила держать все под контролем. Думаю, я унаследовала это от нее.