Как рассказывает И. Вольфрам, у отца были очень сложные отношения с руководством вновь образованной ГДР, и даже в Восточную Германию он смог вернуться из СССР лишь в январе 1952 г. Там он поступил на работу в Издательство литературы на иностранных языках. В 1960 г. его приняли в пресс-службу Совета министров ГДР, в 1965 г. он стал научным сотрудником в Университете экономики в Берлине-Карлсхорсте. А до этого в Советском Союзе…

Во время войны Ноффке был зачислен в так называемый 99-й Институт Коминтерна, который занимался обработкой немецких солдат на передовой, а потом – военнопленных[527]. Суть дела в своих мемуарах описывает выпускник Кушнаренкова В. Леонгард: «В первые месяцы войны, когда немецкие армии продвинулись до Ленинграда и Москвы и заняли большую часть Украины, Коминтерн в сильной степени утратил свое значение. В начале 1942 г. это положение изменилось. Немецкая армия была отбита от Москвы и застряла под Ленинградом. Это дало Советскому Союзу возможность передохнуть и использовать эту передышку не только для формирования новых воинских частей, но и для наступления в политическом плане. Большую роль играла политработа, проводившаяся в лагерях военнопленных. […] Политработой в лагерях военнопленных руководили большей частью работники Коминтерна. Таким образом Коминтерн отнюдь не был отставлен с начала войны, как нечто бесполезное, но, наоборот, с начала 1942 г. получил новые задания»[528].

По рассказам И. Вольфрам, отец и сам не раз выезжал на фронт, где через громкоговоритель призывал солдат вермахта сдаваться. Не исключено, что именно на призывы Эрнста Ноффке отозвались двое из четырёх «ледорубов», о которых речь пойдёт через главу. Но прежде расскажем о новых открытиях в отношении группы «Тоник», о загадочном «Горелове».

…В августе 2019 г., будучи в Берлине в гостях у Инги Вольфрам, русский соавтор был представлен ею сотрудникам Мемориала немецкого Сопротивления. К счастью, теперь споры закончились, и в Германии одинаково уважительно относятся к памяти всех, кто пал жертвой Гитлера: не только немецких военных, устроивших покушение на фюрера в июле 1944 г., но и социал-демократов, адвентистов седьмого дня и, конечно, коммунистов. Более того, сотрудник Мемориала Андреас Хербст собрал самую большую коллекцию фотографий активистов именно Коммунистической партии Германии.

Между тем в британских Национальных архивах в Лондоне, в файлах SOE, относящихся к операции «Ледоруб», есть несколько разрозненных фотографий немцев – агентов СССР, которых сфотографировали, но так и не идентифицировали. Мы решили попытать счастья и переправили эти фотографии в Берлин.

Результаты оказались ошеломляющими.

Согласитесь, люди, чьи черты зафиксированы на этих фотокарточках, очень похожи! Первый – безымянный советский агент. Второй… Рудольф Файтшманн, биография которого всё ставит с ног на голову.

Сын еврея-лесопромышленника, в университете в Берлине он изучал юриспруденцию и стал членом КПГ. В 1933 г., с приходом к власти в Германии нацистов Рудольф эмигрировал во Францию. Там он работал над так называемой «Коричневой книгой» (то была публикация КПГ об истинных виновниках поджога рейхстага). В начале Второй мировой он, еврей, но при этом всё-таки германский подданный, был интернирован во Франции. А дальше…

Если смотреть на его биографию в контексте схемы «Ледоруб», то, по идее, у Рудольфа Файтшманна – безупречное «алиби». В 1941 г. он от всех этих европейских перипетий оказался далеко-далеко: бежал за океан, в Мексику, где в 1942–1943 гг. работал редактором в эмигрантском журнале «Свободная Германия».

Так откуда же тогда его фотография в деле в Лондоне?!

Ответить на этот вопрос сложно не только сегодня, когда все участники, кураторы и свидетели операции «Ледоруб» давно покинули сей мир. Ответить на него было трудно уже тогда. Дело в том, что после войны Рудольф вернулся в Германию, вступил в Социалистическую единую партию, созданную в советской зоне оккупации коммунистами и социал-демократами, и стал работать во внешнеполитическом отделе её печатного органа «Нойес Дойчланд», но 7 июня 1950 г. был найден мёртвым в своей квартире.

Незадолго до этого власти выявили в его редакции «шпионское гнездо», и в мае 1950 г. Рудольфа допросили. Официальная версия смерти – «отравление мясом»[529]. Что же произошло на самом деле?! В Западной Германии журнал «Шпигель» написал о «странном отравлении мясом после того, как Ульбрихт и Компания обнаружили, что старая мать [Рудольфа] жила в Вашингтоне»[530]. При этом допрос касался поездки Рудольфа в Прагу и… Лондон. Значит, в его биографии всё-таки был британский эпизод?! А дальше – загадки уже о группе «Тоник», в которую входили «Никитина»-«Поска»-Ноффке и таинственный «Горелов».

Не так давно в книге британского исследователя Стивена Тайаса, который повторно изучил протоколы допросов гестаповцев, допрашивавших советских агентов-«ледорубов», мелькнуло ещё одно возможное имя «Горелова»: не «Улноти» и не «Титце», а «Ernst Beutge»[531]. Если произносить по правилам немецкого языка, то должно звучать как «Эрнст Бойтге» (это важно, так как база данных РГАСПИ составлена на кириллице). Но как бы русский соавтор ни вводил это имя в базу данных Коминтерна (и «Бойтге», и даже «Беутге», и т. п.), совпадений не обнаружилось. Эрнстов там предостаточно, но фамилии у всех другие. Хотя… Нашлась в списках коминтерновцев пара-тройка людей по имени Эрнст вообще без фамилий. Может быть, «наш»? Первый – некий «Эрнст из Гамбурга»[532]. Фигура явно непростая. Например, в его деле есть… дыры. В прямом смысле: маникюрными ножничками из машинописного текста аккуратно вырезано имя одного его контакта в Германии в 1933 г. Остались лишь кавычки перед ним, которые в машинописный текст вставлены карандашом[533]. Иными словами, в засекреченный текст был внесён псевдоним человека, который не полагалось знать даже проверенным-перепроверенным кадровикам ИККИ. Значит, этот Эрнст оказался вовлечён либо в весьма деликатную операцию, либо в идеологически мутную историю[534]. В то же время в самом начале своей автобиографии «Эрнст из Гамбурга» пишет: «С 10 до 15 лет (1929 г.) я был активным членом молодежной организации»[535]. Формулировка, согласимся, несколько путанная. Но даже если предположить, что в 1929 г. этому Эрнсту было уже пятнадцать лет, то и тогда ему никак не могло быть в районе сорока пяти в тот момент, когда «Горелова»-«Улноти» описывали как человека именно такого возраста офицеры SOE. Еще один бесфамильный Эрнст из фонда «Коминтерн» в РГАСПИ – возможно, ближе к искомому (хотя его личное дело состоит из одного листка)[536]. Дата не проставлена, но, судя по состоянию и содержанию бумаги, документ относится, скорее, к двадцатым годам XX века, когда ещё актуальными были навыки… кавалериста. Такому Эрнсту в середине войны как раз могло быть около сорока пяти лет. Речь явно идёт о выпускнике одной из военных школ для коммунистов. Процитируем полностью (перевод с немецкого): «Товарищ Эрнст.