В той же справке читаем: «Член КПГ тов. Люцов Куно, знающий его по Испании, отмечает, что он является честным пролетарским элементом, который, однако, за последние годы не вырос: политически недостаточно развит. В Испании он имел ряд конфликтов с товарищами в вопросах дисциплины»[576]. Не будем забывать и о том, что о «Горелове» говорила агент SOE «Лиз», сидевшая в концлагере вместе с «Поской» (Ноффке). Она называла его «зловредным типом»[577].

Согласитесь, это в корне противоречит той характеристике, которую Эрнсту Бойтке дали перед отъездом в Испанию на Рязанских пехотных курсах. Может быть, с разными людьми он вёл себя по-разному? Также нельзя исключать, что конкретно у Люцова с Бойтке могли быть непростые личные отношения. Вполне вероятно, это и имели в виду кадровики-составители справки (Гуляев и Ферстерлинг), которые в следующем абзаце обратились к ещё одному источнику: «В то же время партком местной организации Испанской Компартии отзывается о нём (то есть о Бойтке. – Авт.) положительно»[578].

Но тут же кадровики всё-таки «кивают» и на Люцова: «Тов. Люцов считает, что он не способен к самостоятельной работе, так как его политическая подготовка недостаточна, чтобы его можно было использовать в партии в трудных условиях сегодняшнего дня»[579].

Для понимания: Люцов – один из тех, кто в 1940 г. был назван кандидатом на зачисление в загадочную партшколу, действовавшую в период после расформирования МЛШ и до открытия спецшколы в башкирском Кушнаренкове[580]. То есть авторитетный товарищ. А «трудные условия сегодняшнего дня» – это кошмарная для СССР осень 1941 г. Справка о Бойтке датирована 12 ноября.

Кошмарной та осень была и для Бойтке: его – коммуниста, интербригадовца, но немца депортировали в Караганду.

И всё же «в конце 1941 г. или начале 1942 г. [он] возвратился в Москву и по вольному найму стал работать в министерстве обороны»[581].

Напомним, что парашютированная под Штутгартом в ночь с 24 на 25 февраля 1943 г. Эльза Ноффке «не смогла найти ни своего спутника, ни два чемодана» и отправилась к Мюллеру[582]. Таким образом, с первых секунд пребывания на немецкой земле «Горелов»-Бойтке стал действовать самостоятельно. И поначалу ему удалось выполнить свой план: в отличие от Ноффке, он сумел добраться до Берлина.

У неё было задание пробиться к «Красной капелле». А у него? В августе 1946 г. один из гестаповцев, который допрашивал его в рейхе, скажет, что цель этого советского агента – изучить противовоздушную оборону Берлина[583]. Может, и так…

В Берлине Эрнста Бойтке приняла у себя активист движения Сопротивления Элла Требе[584]. Но он повёл себя, конечно, очень неразумно, объявившись у родственников в товариществе «Сад друзей»[585]. Очевидно, он хотел повидать дочь Дорис… Много лет спустя она рассказала, что в 1943 г. «к ней подошёл и поцеловал странный мужчина». Затем ей объяснили, что это её отец[586].

Донос не заставил себя ждать… Всего взяли тридцать шесть человек[587]. Эрнста задержали не позже 18 мая, когда арестовали уже и его родителей Анну и Рихарда[588]. Среди других арестованных – прятавшая его Элла Требе, его братья Вальтер и Фриц, жена Фрица Шарлотта, её родители Анна и Эрих Беккер, друзья семьи Хенрих и Линна Мюллер и Фритц и Валли Радох (их обвинили в «содействии»)[589]. Арестовали даже разведённую с Эрнстом Бойтке первую жену, которая в застенках гестапо его не узнала: так он был изуродован пытками[590]. Её и беременную Шарлотту отпустили, а всех остальных казнили в концлагере Заксенхаузен 10–11 августа 1943 г. по прямому указанию рейхсфюрера СС Гиммлера. Личные вещи убитых, включая обручальные кольца, были конфискованы[591].

Казалось бы, всё крайне печально и очевидно. Но при перекрёстном анализе раздобытых нами теперь дополнительных сведений обнаружилось и несколько интригующих деталей.

Во-первых, изначально при завершении службы в Испании следующим адресом Бойтке в документах Коминтерна значился никакой не Советский Союз, а… Мексика (где мы уже нашли ещё одного человека из файлов SOE: упомянутого в начале этой главы Рудольфа Файтшманна)[592]. Допустим, что ответом на это является документ из того же личного дела в РГАСПИ, где Бойтке просит о возможности вернуться всё-таки в СССР[593]. Как мы знаем, в Советском Союзе он точно оказался, по крайней мере, к началу Великой Отечественной войны (когда был депортирован из Москвы в Караганду).

Но, во-вторых, «в 1946 или 1948 г. через своего представителя министерство [обороны СССР] запрашивало мать Скорохода, не хочет ли она выехать в Германию». Она отказалась, «так как официальным сообщением от 25 февраля 1943 г. она была поставлена в известность, что её муж пропал без вести»[594]. Согласимся, это крайне необычный поворот. Из Советского Союза и так не очень-то отпускали за границу, а тут переезд в Германию предлагают той, чей муж считается пропавшим без вести… К тому же 25 февраля 1943 г. – это дата парашютирования Бойтке, которое в SOE и НКВД сочли успешным. В тот день он никак не мог быть признан пропавшим без вести: как мы помним, первые сообщения о проблемах группы «Тоник» в миссии связи НКВД получили от британских коллег только летом 1943 г.