Казалось, весь дом Грабшей съежился. Только сама Олли полнела, несмотря на грусть. Сначала она этого не замечала. Она думала только о Ромуальде и младших Грабшах. Часами она могла сидеть за столом, где пустовали одиннадцать стульев, и придумывать, что могло случиться с ее девятью дочурками: а вдруг в них ударит молния? Налетит саранча? Или нападут злые люди? Ведь детям так легко отравиться, замерзнуть или перегреться, захлебнуться, задохнуться, заболеть от голода или от обжорства. Когда она представляла себе своих крошек среди этих жутких опасностей, она опять не могла сдержать слез и рыдала в три ручья — и эти ручьи, журча, выливались через щель над порогом. Чтобы избавиться от ужасных мыслей, она снова ударилась в работу. Собирала травы для травяных чаев и сушила их — чая получилось больше, чем Грабши могли выпить за всю свою жизнь. Горы полезных трав. Но в гости никто не приходил, и чай пить ей было не с кем. Что-то Макса давно не было… Ах, она была бы рада угостить даже полицию и пожарную команду, она заварила бы им бочку чая — если бы они только зашли в гости!

В конце концов ей пришло в голову самой сходить в гости к кому-нибудь. Пойти в Чихенау она не решалась, там ее слишком хорошо знали как жену Грабша. Тащиться в Чихау-Озерный не было никакого смысла, потому что бабушки Лисбет не было дома. Но в Чихендорфе жила тетя Хильда. Может быть, она успела простить племянницу, сбежавшую в лес с разбойником Грабшем?

Она набила полный рюкзак сушеной мяты и отправилась в путь по лесной дороге — до Чихендорфа было три часа ходу. У дома тети Хильды она остановилась и робко постучала. Но дверь открыла незнакомая женщина: оказывается, тетя Хильда вышла замуж, домик сдала, а сама переехала в город. И жиличка закрыла дверь. Олли остолбенела. Тетушка Хильда вышла замуж? Интересно, за кого? Пришлось ей, уставшей, три часа плестись в обратную сторону.

Вот впереди показался дом и аккуратно прополотый огород, но никто не бежал встречать ее, никто радостно не кричал ей «Олли, привет!»

С тех пор как утром она ушла, в саду и в доме ничего не изменилось. Только куры и морские свинки проголодались, и один сорняк осмелился вырасти под листом ревеня. Она вырвала сорняк и со злостью выбросила его в болото, вывалив туда же и мяту из рюкзака. Потом она задала корм морским свинкам и курам и долго рассказывала им, как ей сегодня не повезло.

Пришла зима. Олли забрала кур и свинок в дом и вместе с ними пережидала холодное, темное время, не отходя далеко от очага. Ночью она спала в маленькой комнатке для родов.

А весной, когда она еще немножечко растолстела, а разговаривать почти разучилась, — в этой комнатке она родила десятого ребенка. Совершенно одна. Без помощи Макса.

Новорожденный был не слишком большой и не слишком маленький, в самый раз, как полагается младенцу, то есть — абсолютно нормальный. Но это был мальчик! Она назвала его Олл, как хотел Грабш.

С этого дня Олли перестала плакать. Теперь у нее опять был кто-то, с кем можно было разговаривать. И она больше не сердилась на Грабша, а только очень скучала по нему и ждала, придумывая для него нежные прозвища вроде «слонозайчик», «звероящерка», «гривастик» и «бородастик».

«Скорей бы он уже вернулся домой, поглядеть на замечательного сынишку!» — думала она.

Олл рос таким мальчиком, о котором много и не расскажешь — был он востроносый, белобрысый и очень послушный. Олли частенько рассматривала его: на Грабша не похож, на нее тоже. Когда сыну исполнился год, он стал щуриться. Олли пришло в голову подобрать ему очки из тех, что Грабш натащил однажды с праздника святого Николая. Она надевала ему одну пару за другой, и вдруг Олл перестал щуриться. В этих очках он и остался, отказавшись их снимать. И тут Олли узнала, на кого он похож: на тетю Хильду!

Еще два года в Вороновом лесу не происходило почти ничего интересного, а потом у Олли кончились все батарейки для доильной установки.

И как раз в этот день на том берегу показался Макс — как будто знал! — и Олли, сияя от удовольствия, перевела его через болото. Он принес не только свежие батарейки, но и новую мини-доилку — устройство второго поколения, такое же миниатюрное, но со шлангами для четырех морских свинок одновременно.

Олли поверить не могла, что Макс ничего не слыхал про бабулю Олди и про цирк. Удивительную историю про слона и львов на болоте до сих пор рассказывали в полиции, но это было и все, что знал Макс. А что все Грабши, включая бабушку Лисбет и бабулю Олди, отправились в дальние страны, оказалось для него новостью.

— Понимаешь, я тут женился, — виновато признался он. — Столько дел сразу появилось. И вообще, Хильде не нравится, когда я шастаю по друзьям. Особенно по друзьям-разбойникам.

— Макс! — воскликнула Олли. — Ты что, женился на моей тё…? — и она застыла с открытым ртом.

Он грустно кивнул.

— Давно собирался жениться, — вздохнул он. — Но какой женщине понравится, что муж работает пожарным и его могут вызвать на пожар в любое время дня и ночи? Тут уж выбирать не приходится.

Олли растерялась.

— И как у вас… поживает чучело филина'? — пробормотала она.

— Нормально, висит у нас в коридоре, — смущенно ответил Макс.

— А свиньи-копилки?

— Ими заставлен весь дом! Я однажды разбил одну — так Хильда отправила меня в погреб! Чтобы я посидел и подумал о своем поведении.

— У меня тоже так было, — грустно сказала Олли.

— Пожарным я уже не работаю, морских свинок тоже не развожу, — Макс снова вздохнул и вытер нос. — Хильде это все не нравится. Теперь я только чиню приемники. А это, — он кивком показал на доильную установку, — я собрал тайком. Жена считает, что изобретать — несолидно, пустая трата времени и выгоды никакой. И конечно, она не знает, что я сейчас у тебя. Думает, я разношу приемники клиентам. Так что я ненадолго…

— А омлет — это как раз недолго, согласен? — сказала Олли и бросилась к плите. Она зажарила гигантский омлет. Макс уплетал за обе щеки, торопливо жуя и глотая. А Олли хвастливо показывала ему своего мальчика.

— Что-то он бледненький, — сказал Макс. — А ты как считаешь? Кожа белая, волосы белые… Цвета не хватает!

— Да, мы с ним уже загорали на печной дверце, — огорченно сказала Олли, — и я переворачивала его то на живот, то на спину, но он совершенно не загорел!

— Волнуюсь я за тебя, — вздохнул Макс. — Нельзя оставаться в лесу совсем одной, с малышом, особенно на зиму! Не знаю, что и делать: Хильда не выносит детского крика.

— Я тут останусь, — ответила Олли. — Представь себе, вдруг придет Ромуальд — а меня нет?

Макс заторопился. Она снова перевела его на тот берег. Он еле-еле пожал ей руку на прощание и побрел восвояси. Она грустно провожала его взглядом. Бедный Макс.