– Да что вы, Семен Васильевич, не убивайтесь вы так, кому не известна наша бюрократия, – попытался я успокоить штабс-капитана, – все ведь образовалось. Состав подтвержден, он взрывается, и неплохо. Теперь дело техническое: как его с большей выгодой применить – это уже ваша епархия, я в артиллерии не разбираюсь.

– А вот мне так не показалось, – лукаво прищурился штабс-капитан и улыбнулся. – Вы вчера весьма лихо подорвали заряд. (Ага, юный партизан Леня Голиков, – подумал я, – не хватало, чтобы этот офицер тебя раскрыл.) Да и чертеж запала вы нарисовали знатный, такой дилетанту трудно придумать…

– Ах, дорогой Семен Васильевич, – скорчил я самую невинную рожицу, – какой мальчишка не мечтает о войне, о пушках и взрывах, но вот не пришлось, здоровье было слабое.

– Понятно, но такой взрыватель слишком сложен, чтобы его сделать сейчас, там нужно много тонких металлических деталей, пружина, сложный ударник, поэтому я предлагаю сделать другой запал – воспламенитель[75], – сказал Семен Васильевич. – Он простой, но достаточно надежен и сможет вызвать детонацию заряда. Я договорился с литейщиками, они сделают сто корпусов ручных бомб, по пятьдесят каждого типа, за сто двадцать рублей, через два дня будут готовы первые два десятка, остальные – быстрее, то есть за неделю с работой они справятся. Сложнее со снарядами, боюсь, что нынешние детонаторы не обеспечат подрыва заряда, но я подумаю, что сделать.

– Я вас понял, Семен Васильевич, – ответил я, – запалы-детонаторы – это на ваше усмотрение, я ведь подряжался сделать только ВВ. Но, коль уж мы с вами разрабатываем новое оружие, предлагаю, чтобы граната или ручная бомба называлась как бомба Степанова с запалом Панпушко или РБСП, то есть ручная бомба Степанова – Панпушко.

Капитан стал возражать, что идея на сто процентов моя, но я ответил, что конкретное воплощение идеи – за ним, а идей у меня полно. В конце концов я уговорил капитана, и тут он протянул мне восемьдесят рублей ассигнациями, сказав, что это остаток тех средств, что я ему выдал, но получил ответ:

– Уважаемый Семен Васильевич, давайте оставим эти деньги как премию вашим лаборантам за быстрое выполнение работ по синтезу необходимого количества взрывчатки.

– Спасибо, ведь они – нижние чины, и им такая премия будет просто необходима: у одного семья, другой жениться собирается, да и третий деньги не пропьет – они у меня люди серьезные, – ответил Панпушко.

Утром я спустился к гостиничной стойке (то, что сейчас зовут английским словом ресепшн) и попросил портье соединить меня с Военно-медицинской академией. В гостинице был аппарат Белла с раздельным микрофоном и телефоном и надписью «Не слушать ртом и не говорить ухом» и соответствующими стрелками, где слушать и где говорить. Когда на том конце сняли трубку и в наушнике что-то неразборчиво прохрипело, я прокричал, что я от его превосходительства профессора Менделеева и мне нужен профессор химии Дианин. В трубке что-то зашуршало и защелкало, и на этом связь оборвалась. Вывод: как по старинке, надо нанести визит самому.

Взяв извозчика, поехал на Выборгскую сторону. Движение в центре шло по вымощенным брусчаткой улицам, вдоль путей конки или трамвая, причем извозчики, особенно лихачи на дутиках[76], гнали по путям (ну как у нас по разделительной полосе). Прочие же, соблюдая определенный интервал (не менее полутора саженей), иначе городовой мог оштрафовать, неспешно ехали друг за другом. Но это в центре, переехав на Выборгскую сторону, я заметил, что движение стало меньше, зато мостовая хуже, трясти стало неимоверно, аж зубы стучали. Наконец доехали до центрального корпуса. Я расплатился, пришлось отдать полтинник, и пошел к дежурному, который, увидев письмо, адресованное профессору Дианину, рассказал, как его найти.

Придя на кафедру, я не сразу застал профессора, у него была лекция. Пришлось подождать в ассистентской, и я пока осмотрелся: никаких приборов и колб я не заметил, только закрытые высокие шкафы с молочного стекла дверцами. Вдоль стен стояли столы, за двумя из них сидели сотрудники кафедры и что-то писали. Потом появился профессор, довольно молодой, в мундире, цветом похожем на тот, что был на моем дорожном знакомце. Только вот на профессоре были серебряные погоны, но лампасов на брюках не было, из чего я сделал вывод, что мой тезка еще до генеральских чинов не дослужился. И правда, в ответ на мое представление профессор сказал:

– Статский советник[77] Дианин, чем обязан вашему визиту?

В ответ я протянул письмо Дмитрия Ивановича, пояснив:

– Вчера я был у профессора Менделеева, и он рекомендовал обратиться к вам.

Мне было предложено пройти в профессорский кабинет и расположиться в креслах (именно так, произносилось во множественном числе). Я просто утонул в глубоком кожаном кресле и стал ждать, пока Дианин закончит чтение. Наконец, профессор сказал:

– Уважаемый Александр Павлович, Дмитрий Иванович пишет просто удивительные вещи про вас и ваше открытие, – Дианин с интересом и, я бы сказал, с удивлением посмотрел на меня. – Я ожидал, что это будет банальная просьба помочь с местом на кафедре или что-то в этом роде, а тут такое… Да это эпохальное открытие, если оно подтвердится, конечно. Но Дмитрий Иванович не из тех, кого можно обвести вокруг пальца, а великий химик нашего времени и мудрый человек.

– Я не знаю, написал ли профессор Менделеев о том, что моя лаборатория полностью разрушена взрывом, в огне погиб мой товарищ и утрачена вся документация, – ответил я на тираду тезки. – Я сам девять месяцев провел в больнице и могу по памяти восстановить лишь названия процессов, исходный и конечный продукт, а также нарисовать его структурную формулу. Это то, что я вчера доложил уважаемому Дмитрию Ивановичу, то же могу повторить и вам.

– Да, Александр Павлович, будьте так любезны, повторите мне то, что вы рассказали профессору Менделееву, – попросил Дианин.

И я рассказал в очередной раз химическую часть, не забыв и про легенду о доклинических испытаниях. Нарисовал и формулу сульфаниламида.

Некоторое время Дианин молчал, и я подумал, что он сейчас откажет, наконец, профессор «очнулся» от раздумий и принялся разглядывать лист со структурной формулой.

– Уважаемый коллега! Я думаю, что мы сможем помочь вам, – обнадежил меня профессор, – есть некоторые вопросы к синтезу, но я посоветуюсь со своими сотрудниками, для чего сегодня же соберу заседание кафедры по вашей проблеме. Не сочтите за труд заехать ко мне завтра в 11 часов. И вы не против, если я приглашу на эту беседу также и профессора Максима Семеновича Субботина с кафедры общей хирургии? Максим Семенович, можно сказать, основатель школы асептики в России и очень интересуется вопросами микробного заражения ран и проблемами их лечения[78].