Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Остальное – один час. Загнанный в угол час посреди ночи, ничего не меняющий, ни на что не используемый. Бесполезный час, чтобы прогуляться, посмотреть фильм или заняться спортом.
Остальное было главным оправданием, почему я постоянно откладывал и затягивал свой план.
План: подниматься вместе в горы, купаться вместе в реке, промокать под дождем, рисовать дома в воздухе и облака на земле, отказаться от этой бесцельной жизни, дотянуться до мечты, использовать губы для чего-то большего, стареть осмысленно, а не по накатанной, как было до сих пор. Обедать в ресторане, где официант знает нас по именам, где люди спрашивают нас о Карлито, когда он болеет, где мы можем пригласить домой друзей перекусить, путешествовать по местам, не имеющим ничего общего с офисом, с квартирой, которую мы изучили досконально.
Я порвал лист бумаги.
Осмотрелся и снова подумал об онкологе, но так и не заметил никого, кто был бы похож на больного.
Тоскливо ждал.
19:30.
Вторник, 16 апреля 2002
Я совершил ошибку, которую в действительности совершил уже давно.
Луиза вошла в кабинет дона Рафаэля, и я последовал за ней. Я забыл о нашем пятничном разговоре.
У нее не было привычки открывать чужие ящики, а у меня была. Но это произошло случайно, непреднамеренно, по нелепому стечению обстоятельств.
Пока она убирала, я сел в кресло Рафы и, воспользовавшись шансом, открыл верхний ящик чужого стола. Я увидел маленькую деревянную коробку. Я вытащил ее и взял в руки. Случайно найденное сокровище заставило меня забыть о том, что я был не один…
– Вы позволите? – голос Луизы напугал меня.
Испуг привел к тому, что руки мои ослабли и, неловко ими взмахнув, я позволил деревянной коробке, все еще закрытой, упасть на пол. От удара она открылась. К счастью, не сломалась. Мы оба перепуганно посмотрели друг на друга. Содержимое вывалилось на пол, и я присел, чтобы собрать все обратно: бумажки, ножницы, сигареты, ручку и упаковку презервативов, открытую и почти пустую. Луиза заметила ее и покраснела.
Она ничего не заподозрила, я – да.
Белокурая жена, находившаяся уже несколько месяцев в интересном положении, и пачка презервативов с несколькими длинными и темными волосами.
Я искал камеру взглядом. Я подозревал, что это был единственный способ, как он мог узнать про стакан. Наконец я нашел ее – прямо над дверным проемом она подмигивала мне своим красным огоньком. Я посмотрел в объектив и улыбнулся: я знал, что мы смотрим друг на друга.
Среда, 17 апреля 2002
Ничего не произошло, и это было странно, потому что я ожидал события.
Я искал уже почти забытую ручку и притаившегося больного.
Четверг, 18 апреля 2002
Ничего не произошло, и это было странно.
Я потерял бдительность.
Я предполагал: может, камера не была включена в тот день, может, он еще не просмотрел запись, может, там закончилась память, может…
Пятница, 19 апреля 2002
Десять утра. Зазвонил мой телефон.
Это мог быть кто угодно: клиент, коллега… но я знал, что это был звонок, которого я уже давно ждал.
Я неторопливо снял трубку, без страха, без нервов, потому что впервые понял, что хочу сыграть в игру.
– Дон Рафаэль просит вас зайти к нему в кабинет, – и тут же повесила трубку.
Я остался сидеть, держа трубку возле уха, представляя себе Марту, развалившуюся на черном кожаном диване с широко расставленными ногами. Я представил ее с такой внушительной зарплатой, как брюки Рафы в тот момент.
Догадывалась ли она о моих поисках? Сказал ли Рафа ей что-нибудь? Знала ли она, что все снимается на камеру? У кого были эти записи? Смотрел ли их охранник?
Я постучал в дверь и вошел. Дон Рафаэль говорил по телефону. Я уселся на стул.
Я видел неодобрительную гримасу на его лице, заметил также – вопреки предыдущему разу – желание избавиться от собеседника.
Он повесил трубку и увидел, что я уже сел без его приглашения.
Это была игра в открытую, без дураков.
– Что именно вы делаете здесь после половины восьмого? – спросил он меня в упор.
Но в этом вопросе я почувствовал его уязвимость: нюанс, которым я должен был воспользоваться.
– Не понимаю, что вы имеете в виду, – ответил я.
На несколько секунд воцарилось молчание.
– Я не буду больше повторять. Я просто хочу знать, что вы делаете здесь после окончания рабочего дня?
– Я говорил вам на прошлой неделе. Я заканчиваю накопившуюся работу.
– И почему у вас накопилось так много работы? – он сделал вдох, немного расслабился, и это меня напугало. – Вам не хватает времени? – снова вздохнул и добавил: – Потому что, если вы не справляетесь с работой, мы будем вынуждены пересмотреть вашу зарплату.
Я раскусил его стратегию: деньги. Я даже не вздрогнул.
– У меня никогда не было ни с кем проблем. Я всегда хорошо и в срок выполнял свою работу, поэтому не понимаю, к чему вы сейчас клоните.
– Я лишь говорю о том, что какая-то часть зарплаты платится вам именно за продуктивность. И этот показатель настолько относителен, настолько субъективен… потому что, может, теперь вы уже не настолько и продуктивны.
– Если вы так считаете, это ваше право, я попрошу встречи с… – я чуть было не сказал «с отцом вашей жены», – с управляющим, и мы будем говорить уже вместе с ним.
Я перешел в наступление, чего он, похоже, вовсе не ожидал.
И это «говорить вместе с ним» открывало возможность поговорить о стольких вещах. О рабочих делах, о том, что происходило в кабинетах. Стал заметен испуг на его лице. Я тут же расправил плечи…
Он встрепенулся, и я увидел, как глаза его часто заморгали. Он выдвинул ящик стола и принялся искать…
– Вы же не собираетесь сейчас курить? – спросил я его.
Он так и застыл от удивления: сигарета в одной руке, зажигалка – в другой.
Он сидел молча и не двигаясь, ожидая, что я скажу дальше.
– Я просто предупреждаю, потому что мне от дыма становится плохо. Придется разговаривать с профсоюзами, объяснять им ситуацию, потому что по действующему законодательству…
И в этот момент я увидел настоящую ненависть в глазах человека. Он бросил сигарету в ящик, положил зажигалку в карман, но не нашел, куда спрятать ярость, поэтому тут же напал, зашел оттуда, откуда я меньше всего ожидал.
– А ваша жена в
