блондина. Я просто ищу того, кто не испугается, когда узнает, что у меня есть ребенок, который нуждается во мне не меньше, чем я сама нуждаюсь в этом ком-то.

Сара продолжала говорить, и на мгновение мне показалось, что она даже забыла о моем присутствии. Находясь будто в трансе, она сказала то, что не должна была говорить, по крайней мере, мне.

– Я уже несколько недель встречаюсь с человеком, которого интересует только секс, не более того. Только на этот раз все по-другому. Только секс, но все равно мне страшно, потому что я боюсь ошибиться даже в этом. Секс – это, конечно, прекрасно, но как же я? Я знаю, что мне не следует продолжать подобные отношения, но это так… это так сложно объяснить, и еще сложнее понять…

«Все по-другому» – это были ключевые слова, которые я не смог разглядеть, не смог вовремя разгадать. Этот нюанс помог бы мне в тот день избежать катастрофы. По-другому. Да, но в чем именно по-другому? Что было по-другому именно для нее? Это было так призрачно, так невнятно, что я не смог вовремя понять, и теперь мне безумно стыдно.

– Только секс, – продолжала она, – только для того, чтобы удовлетворить естественные потребности. Я знаю, что это неправильно. Но какая разница? Какая разница, когда тебя некому наказать за это? Какая вообще теперь разница?

Сара умолкла и посмотрела на меня так, будто очнулась после долгого сна.

Она посмотрела на меня с удивлением, как-то странно, но, прежде всего, если что-то и было в этом взгляде, так это чувство глубокого сожаления. Она слишком много сказала, она слишком сильно открыла свою душу. Она говорила со мной так, как могла бы говорить только со своим дневником. На последних словах она забыла, что я был рядом. Она позволила вырваться наружу словам, которые должны были навсегда остаться где-то глубоко внутри.

И перед этим взглядом я чувствовал себя опустошенным, потерянным. Я не смог разглядеть всех скрытых смыслов в том, что она рассказывала мне, сама того не желая. Все, что хотела сказать, так и не сказав. Второй раз в моей жизни, в ее жизни, я не знал, как ей помочь.

Этот разговор не объединил, а разлучил нас. В тот день оборвалась наша дружба, оборвалась та связь, которая установилась однажды ночью, когда она мне поведала о потере своих двух Мигелей.

Никто не способен, настолько обнажив свою душу, продолжать идти вперед, будто ничего не было. С того дня началось наше отчуждение. Мы избегали друг друга, мы расставались, оставаясь друзьями, но теперь все было по-другому.

Она – своим признанием, я – своим нежеланием ее вовремя остановить, мы только что разорвали нашу дружбу, деликатно, мягко, без гнева и упреков.

– Мне нужно идти, – сказала она тихо.

– Тебя кто-то ждет? – спросил я ее.

– Это важно? – она мне не сказала ни да, ни нет.

Вопрос остался без ответа, повиснув в воздухе условностей.

Теперь я думаю, что в ту ночь мы оба могли бы потерять гораздо больше, мы могли бы изменить наши отношения. Мы могли бы оба оказаться в ее комнате. Сара искала любовь, а я… я не знал, что искал.

– Нет-нет, – смущенно ответил я.

Мы замолчали, посмотрели друг на друга и во второй раз придвинулись ближе друг к другу. Мы взялись за руки, она приблизила свои губы к моим и, будто шепотом, поцеловала меня.

Это длилось мгновение, страстно.

– Нет, Сара, нет… – сказал я, отпрянув от нее.

– Прости.

Мы молча допили кофе.

Мы не могли смотреть друг другу в глаза.

Мы вышли на улицу в полной тишине и попрощались практически навсегда.

– Пожалуйста, не осуждай меня, не думай об этом. Забудь обо всем, что случилось.

– Сара… – Но она побежала прочь, и я понял, что в тот день я также потерял и ее. Навсегда.

«Забудь обо всем, что случилось». Но это было невозможно, я никогда не смогу забыть разговор, который изменил наши отношения раз и навсегда.

Среда, 24 апреля 2002

Уволили Хави.

Не было выговоров, диалогов, монологов.

Хави пришел на двадцать минут позже. И это был подходящий повод, но не для него, а для меня – наглядный урок.

В этом увольнении была угроза, косвенная, скрытая, но все же угроза в мой адрес.

Все было тихо, без скандалов, но жестоко.

Он позволил ему опоздать и сыграть с ним в эту рисковую игру. Он позволил ему даже выйти на ланч в тот день, позволил ему расслабиться, чтобы потом, через два часа, с наслаждением убить одним ударом.

Мы только-только вернулись с ланча, как вдруг зазвонил телефон Хави. Зазвонил так, как обычно звонят, когда несут дурную весть.

Хави снял трубку, и через пару секунд лицо его застыло.

Повесил трубку, проглотил слюну и облокотился на стол. Скрестил руки и опустил на них голову. А затем внутри него все оборвалось.

«Вы уволены. Пожалуйста, соберите личные вещи».

Ничего больше, коротко и ясно. С этого момента Хави больше не работал в нашей компании.

Он встал, поднял вверх голову и со словами «Позже поговорим» покинул свое рабочее место, свою компанию, свой источник средств к существованию.

Хави больше никогда не возвращался, не было ни единой весточки о его жизни. Он не звонил, мы тоже. Он не звонил, и, возможно, не делал этого из чувства стыда, возможно, потому что не знал, что сказать, как справиться с ситуацией. Возможно, он не звонил, потому что надеялся, что мы сделаем первый шаг. Мы не звонили ему, возможно, из-за того, что не хотели его беспокоить, не хотели, чтобы он чувствовал себя некомфортно, не знали, что ему сказать. Может быть, мы не звонили, потому что надеялись, что он сделает первый шаг.

В половине первого зазвонил мой телефон. Дон Рафаэль, как всегда, через Марту вызывал меня к себе.

Но я не расстроился, я даже не испугался. Я встал и спокойно направился к его кабинету.

– Проходите, проходите, – сказал он, махнув рукой.

– Вызывали? – спросил я, усаживаясь на стул без приглашения.

– Как следует из внутреннего положения компании, касающегося отдела кадров, я должен сообщить вам, что один из сотрудников, входящих в вашу рабочую группу, был сегодня уволен, – сказал он мне, стараясь отыскать что-то в своем ящике.

Он достал пачку сигарет, черную гелевую ручку и пачку с презервативами, которую отложил в сторону.

– Чего только не найдешь иногда в ящиках стола! – сказал он, уставившись мне прямо в глаза. –