– Кто? – удивился Хват. – Война с утра вроде не намечалась.

– Она уже идет, война, только пока невидимая. Славянские страны действительно окружают, в самом буквальном смысле. Во-первых, западная цивилизация, с центром в США. – Антоненко щелкнул пальцами, призывая внимательно следить за ходом его размышлений. – Во-вторых, восточная цивилизация, оплотом которой являются Япония и Китай. – Антоненко заправил за уши растрепанные ветром пряди волос. – Обе эти цивилизации находятся в глубочайшей заднице. У Запада развитая промышленность, а сырья для нее нет, даже самого дерьмового, да и людишек маловато. У азиатов же извечный кризис перенаселения. Вывод?

– Им хочется выбраться из задницы, – предположил Хват, на лице которого исправно отразилась напряженная работа мысли.

– Само собой, – кивнул Антоненко. – Но каким образом?

– Каким?

– А за счет славянских народов. Взять хотя бы Россию. Она обладает почти одной восьмой частью земной суши, а также сорока процентами всех мировых ресурсов сырья. Таким образом, вы естественно становитесь объектом экспансии.

«Сволочь, – подумал Хват. – Говорит прописные истины с таким видом, словно озвучивает глас божий. Играет на патриотических струнах. Хорошо играет, да только мелодия хреновая получается».

– Экспансия – это плохо, – вздохнул он. – Но вы говорите так, будто лично вас экспансия не касается. Разве вы нерусский?

– Какая разница, русский, нерусский… – Антоненко подвигал влажной нижней губой. – Допустим, по происхождению я украинец, но все мы одна большая семья. И мы обязаны отстаивать свою независимость, Михаил! Не то задурят головы всякими красивыми посулами, а сами поставят раком и уж больше распрямиться не позволят, нет. – Антоненко задышал так тяжело, словно уже видел себя рабом на плантации, подгоняемым бичом безжалостного надсмотрщика. – И никакие уговоры, никакие вопли об общечеловеческих ценностях, о том, что «Земля – наш общий дом», тут не помогут. Сколько бы нам ни клялись в любви китайцы, американцы и прочие доброжелатели, все равно они будут смотреть на нас как на потенциальную добычу.

– Они сами скоро станут добычей. Падалью.

Произнеся эту фразу, Хват припомнил, что падалью питаются стервятники да шакалье, но Антоненко нюанс не уловил, кивнул согласно.

– Вот! Правильно мыслишь, Михаил. Мы должны осознать, что никто с нами не будет считаться, если мы будем слабы. Сегодня мы видим это на примере Чечни и Эстонии, которые, будучи карликовыми образованиями с горстками жителей, нагло претендуют на исконно русские территории. – Рука Антоненко описала такой порывистый и широкий жест, что едва не задела вовремя пригнувшегося Хвата. – Наглость слабых оскорбляет богов, как сказал Салазар.

– Кто такой? Писатель, типа Лимонова?

– Антониу ди Салазар – основатель фашистской партии Португалии. – Приписав молчание Хвата накатившему на него благоговению, Антоненко возвысил голос примерно на три четверти тона и провозгласил: – В России тоже есть свои патриоты, готовые восстановить порядок любой ценой. Эти люди не пощадят никого и ничего ради достижения священной цели. Есть у них такое право. Есть.

Никого – это значит никого, кроме себя и себе подобных. Ничего – значит ничего, кроме своей личной собственности.

– Кто же им дал это право? – спросил Хват изменившимся голосом.

Можно было подумать, что ему активно не понравилось последнее утверждение, но, бросив на него косой взгляд, Антоненко удостоверился в том, что пилот внимает ему с прежним энтузиазмом. Облокотившись на борт вертолета, он снисходительно усмехнулся и пояснил:

– Высшая справедливость. Правда, взамен она требует от избранников преданности и самопожертвования, но за идеалы и умереть можно, Миша.

– Михаил, а не Миша, – сказал Хват. – А умереть можно, тут я с вами, во, как солидарен. – Он провел ладонью над макушкой. – Иногда не только можно, но и нужно.

* * *

Слушая расходившегося пассажира, Хват тихо ненавидел все те правила и условности, из-за которых нельзя схватить подонка за шкирку и сбросить его вниз. Вот и вся высшая справедливость. Когда чумная крыса живет где-нибудь в канализационных катакомбах и никого не трогает, на нее не обращают внимания. Если же она начинает кусать людей, ее, не мудрствуя лукаво, уничтожают. Никто не задается вопросами о том, есть ли у крысы бессмертная душа, гуманно ли лишать жизни божью тварь, что станут кушать ее оставшиеся сиротками крысята.

Под вертолетом проплывала земля, казавшаяся сверху игрушечным макетом с тщательно проработанными деталями: крошечные домики, крошечные машины, крошечные человечки. Сверху все выглядело ненастоящим, поддельным. «Если бог есть, то ему не следовало поселяться на небесах, – неожиданно решил Хват. – Нельзя управлять миром свысока. Все люди представляются одинаковыми. Слишком велик соблазн манипулировать ими, как марионетками».

А Антоненко все не унимался. Закончив теоретизировать на тему возрождения России, он напомнил, что его родной Киев считается матерью городов русских, зачем-то помянул Булгакова и перешел к вполне практичным вопросам:

– У тебя семья есть, Михаил?

– Предпочитаю жить один, – соврал Хват. – Чем больше близких, тем больше хлопот.

– Согласен. А часто известных личностей приходится катать?

– Я совершаю до десяти вылетов в день. Это около полусотни пассажиров за неделю. Если запоминать всех, то свое собственное имя позабудешь.

– Значит, и меня позабудешь? – прищурился Антоненко.

– И рад бы, да вряд ли получится. – Вот это было сказано совершенно искренне, без малейшего притворства.

– Что так? Не нравлюсь?

– Вы не блондинка с кудряшками, чтобы нравиться, – проворчал Хват. – Просто слова ваши в душу запали.

Прозвучало это чересчур выспренно, но Антоненко, похоже, остался доволен.

– Единомышленников искать пытался? – спросил он.

– Зачем мне единомышленники? Мне бы хозяина толкового, не такого как нынешний соплежуй. Чтобы работа нравилась и чтобы платили за нее как следует.

– А разве тебе мало платят? И разве летать неинтересно?

– Смотря куда летать и зачем. – Хват изобразил внутренние колебания, после чего признался: – Честно говоря, клиентов катать вокруг Москвы тошно. Нормальные мужики, такие как вы, редко попадаются. Все больше толстосумы, у которых вместо мыслей циферки в мозгу прокручиваются.

– Да-да, циферки, – рассеянно повторил Антоненко. – Без них никуда… Ты в армии служил? – продолжил он допрос.

– Было дело.

– Род войск?

– Военно-воздушные силы, – сказал Хват. – Десант.

В некотором роде это так и было. Основной способ доставки главных сил спецназа в тыл врага – по воздуху. Каждый боец ГРУ совершает не менее пятидесяти прыжков с парашютом. Летают в основном не военно-транспортными самолетами, а неприметными малютками с 5—10 десантниками на борту. Что касается Хвата, то он неоднократно пилотировал и «Як-42», и «Як-40», очень маневренные, надежные, малошумные самолеты, способные летать на очень низких высотах. Таким образом, ничего выдумывать не пришлось, от Хвата требовалось лишь вдохновение, а оно у него было.