два раза в жизни. Прошлый раз, на ВДНХ, он тебе штуку рублями отслюнявил, — и ты был счастлив. Но сейчас другой расклад. Легкие деньги только в кино бывают.

— Зачем ему врать?

— Послушай, за твою кипучую деятельность иностранец уже заплатил. Думаешь, он такой дурак, чтобы заплатить двадцать тысяч гринов не поймешь, за что, и даже не поторговаться? Иностранцы — люди жадные. Или я совсем отстал от жизни.

— Может быть, ты прав, — Гриценко снова принялся ходить. — Там, на месте, все и решим. Ну, по обстановке. Не будем начинать с угроз, если можно миром…

— Валера, соберись. Мы все решили уже давно. Ты не думаешь, что твой американский знакомый, может быть, заплатит. А потом позвонит в КГБ и сдаст нас, как пустую посуду. Или этот фраер, что сюда приходил, он позвонит. Мы поедем обратно в Москву, а на дороге нас остановят гэбэшники. И довезут до стойла уже в браслетах.

— Но это глупо… Зачем ему нас закладывать?

— Валера, делай, что решили. Ты, главное, побольше молчи. Завтра мы остановимся где-то на полдороге, и все обкашляем. Чтобы хорошо запомнить очередность действий. Итак, мы приедем на место, ты достанешь чемодан из машины, положишь его на капот. Скажешь, что теперь хочешь взглянуть на деньги. А дальше посмотрим, что будет…

Гриценко остановился у подоконника, уперся в него ладонями и стал молча смотреть вниз на темный квадрат сквера.

— У тебя память короткая, — продолжал Гарус. — Ты забыл, как стоял передо мной на коленях? Как лил слезы, просил денег? Я тогда пустой сидел, жил на подсосе. Но достал у людей всю сумму. И теперь ты начинаешь… Послушай: если у тебя есть возможность, чтобы вернуть основную сумму, плюс заплатить проценты и пени, — другое дело. Тогда все на мази. Я домой пойду с богом. Мне ведь тоже пачкаться не хочется.

— Я все понимаю…

— Сейчас ты можешь загнать свою лайбу, пару золотых перстней, оставшиеся иконы и другие мелочи. Но даже близко не соберешь ту сумму, которую должен. И каждый день счетчик тикает… Может быть, завтра тебе выпадет последний шанс. А ты опять начинаешь эту лирику.

— Ладно, — вздохнул Гриценко. — Я ведь не спорю. Сказано — сделано, и весь разговор.

Гарус собрал патроны в коробку и сказал.

— Еще раз подумай, дружище, и пойми: этих двух друзей придется валить. И твоего иностранца, и русского корешка.

Чувствуя приступ мигрени и какой-то слабости, Гриценко отлепился от подоконника, включил телевизор, сел в кресло и уставился на экран. Он подумал, что Гарус прав, хватит разговоров, если уж решили, — надо набраться мужества и все сделать по уму.

Глава 26

К концу недели контрразведчики перебрали всех иностранцев, прилетевших из стран Центральной и Южной Америки, а также из Канады, взялись за Европу, отобрали несколько, человек, похожих на Платта, попросили Колодного приехать и посмотреть. Среди кандидатов он узнал Платта, хоть и не без труда. С фотографии на оперативников смотрел гладко выбритый мужчина с вытянутым лицом, с бесцветными глазами, как у альбиноса. Волосы и брови седые. По документам это англичанин, житель Лондона Томас Эшланд, шестидесяти четырех лет, профсоюзный работник. Приехал по индивидуальному туру, планировал несколько дней погостить в Москве, затем съездить в Серпухов, где проживают какие-то знакомые, а также посетить Владимир и еще что-то.

Колодный, разглядывая через увеличительное стекло физиономию Платта, низко наклонился над столом, на котором были в беспорядке разложены регистрационные карточки. Если верить бумагам, Платт сейчас в Союзе, а если так, его задержат. От предвкушения близкой удачи ныло под ложечкой. Колодный наклонился еще ниже, от яркого света лампы стал часто смаргивать веками, потом выпрямился, потер кончиками пальцев лоб.

Да, господин Платт умеет прятаться и маскироваться, но в этот раз везения не хватило. Он украл большие деньги и ценности, инсценировал собственную смерть, замел следы и прокололся на ерунде: сделал телефонный звонок любовнице, чтобы не разбить ей сердце, чтобы знала: он жив и, может быть, вернется. Ему нужно было лечь на дно, подождать, когда эту историю станут забывать. Выждав время, начать жизнь плейбоя на пенсии: в мире много прекрасных мест, красивых женщин, шикарных апартаментов, с его-то деньгами все доступно. Но вместо этого он приехал сюда. Значит, дело того стоило.

— Ну что? — нетерпеливо спросил Орлов.

— Это он, — сказал Колодный чужим, деревянным голосом. — Черт, даже не верится. На этот раз прямо в яблочко. Надо связаться с Интуристом и выяснить, где он сейчас, сию минуту обретается. Какие достопримечательности осматривает? Может быть, ему надо составить компанию? Чтобы не заблудился.

Колодный хохотнул и вытер платком слезящиеся глаза.

Разговоры с Интуристом отняли значительно больше времени, чем требовал такой пустячный вопрос. У них тоже были свои картотеки, горы бумаг и бестолковые работники. К удивлению Колодного, выяснили что это уже второй визит Томаса Эшланда в Советский Союз. Первый раз он появился здесь семь лет назад, тоже в качестве туриста, пробыл одиннадцать дней.

Наконец из Интуриста сообщили: Эшланд второй день проживает в Серпухове, зарегистрирован в местной гостинице. Собирался вернуться в Москву через пару дней. Там, на месте, его опекает сотрудник Интуриста, он же капитан госбезопасности Павел Приходько.

* * *

На такси Разин доехал до Крестовского моста, спустился вниз, по тропинке вдоль железнодорожной ветки дошагал до гаража. Открыл тяжелые створки ворот и сел за руль старой «волги». Примерно через полтора часа он преодолел половину расстояния до Серпухова, остановился на обочине, чувствуя, что хочет спать. Он пару раз обошел машину, вдыхая холодный воздух, постоял, выкурил сигарету, — спать расхотелось.

Не давали покоя мысли о Платте. Он уже приехал в Серпухов, остановился в гостинице и должен был встретиться с сыном покойной Нины Ивановны Карповой, разузнать о судьбе ее архива. Наверное, Карпов любил мать, был к ней привязан. Трудно поверить, чтобы после ее кончины он выбросил рукописи. Впрочем, строить догадки, — дело неблагодарное.

На месте Разин оказался глубокой ночью. Фары «волги» осветили невысокий забор из металлических палок и служебный въезд в дом отдыха «Водник». На воротах висячий замок, обмотанный ржавой цепью. Разин взял рюкзак, запер машину, легко перемахнул загородку, и по боковой тропинке дошел до котельной. Остановившись перед дверью, постучал ногой. Было тихо, ветер покачивал на столбе лампочку с отражателем.

Слабый стариковский голос спросил, кого черти принесли, стукнул засов, дверь открылась. Разин оказался в темном помещении, пропахшем угольной пылью. Перед ним стоял пожилой мужчина в жилетке из кроличьих шкурок, с фонарем в руке. Старика звали Иваном Луковым,