— Слушай, Орлов, — ты мне поможешь. Потому что больше и помочь некому. Понял?

— Понял. Какая ты серьезная.

* * *

Он развернул машину, не доехав до поворота, и покатил обратно, в сторону центра. Орлов остановил машину рядом с Театром на Таганке, они вышли и заглянули в бар, тесный и душный. Здесь было почти совсем темно, гремела музыка в стиле диско, под потолком крутился зеркальный шарик, отражавший направленный свет, по стенам и потолку бегали голубые блики. Народу было немного. Они устроились за столиком у окна, выкурили по сигарете, Орлов подошел к барной стойке, заказал коктейль покрепче и сто коньяка. Они пытались поговорить, но переорать музыку было трудно.

— Что это за церковь на той стороне? — крикнула Игнатова.

— Кажется, храм Николая Чудотворца. Такой святой, который желания выполняет.

— А сейчас церковь работает?

— Шутишь? Закрыли, еще в революцию. Сейчас там какая-то контора или склад.

— Господи, хоть одно мое желание выполни… Только одно. Или и бога тоже закрыли, вместе с церковью?

Они повторили выпивку, выкурили по сигарете и вышли. Стемнело, со стороны набережной дул холодный ветер. Разин завел машину и негромко включил радио, но с места не тронулся. Он открыл бардачок, достал плоскую бутылочку, сделав глоток, вложил ее в руку Игнатовой. Она прочитала на синей этикетке пару слов латиницей «туземский ром». Глотнула и зажмурилась от удовольствия.

— Послушай, это дело уже прошлое, — сказал Орлов, закуривая. — Но, услуга за услугу. Я тебе адвоката, а ты закончи историю про Разину. Объясни, чего там с ее ухажером, этим доцентом… Как там его там? Греков, что ли. Чего-то не хватает в твоей повести…

Игнатова сделала глоток и опустила стекло.

— Господи, опять двадцать пять. Ну, Греков с Татьяной встречался, хотя я его строго предупредила: никаких фокусов с этой женщиной. Не смей, сукин сын. Короче, они съездили в Сочи на недельку. Остановились там на какой-то квартире. Любовь и все такое… Вернулись обратно. Скоро Танечке прислали несколько интересных фото. Как она с Грековым проводит время в отпуске. Во всех видах. Она в слезах побежала к Грекову. Он такой спектакль устроил. Кричал: мы стали жертвами профессиональных шантажистов. Короче, он совсем ей голову заморочил, довел до нервного срыва. Сказал, что главное сейчас забрать негативы у этих самых шантажистов и уничтожить. Иначе — конец. Он тянул с нее деньги. Тянул, тянул… Хотя сам и сделал эти фото. Его фирменный стиль.

— Ну, хорошо, а этот доцент Греков, он же знал, что муж Татьяны серьезный человек. И с ним лучше не связываться?

— Спроси сам у Грекова. Какое мое дело.

— И все-таки?

— Ничего он не знал. Зачем ему это. Греков думал, что Алексей какой-то вахлак из общества Дружбы народов. На шару ездит по заграницам. Валюту гребет. Вот так. Теперь добегался. Возьмут его за лапки и отправят почтовым переводом в город Магадан… Будет до старости по зоне тачку катать. Блин, или в республику Коми. Одно другого не лучше.

— Ты знала, что он за человек. Так зачем же познакомила его с Разиной?

— А зачем Греков меня бросил? Почему я одна должна страдать? А все вокруг счастливые? Он сам хотел с ней познакомиться. Господи, какая я дура… Я ему денег вагон назанимала. Клялся, любовь у него на всю жизнь, на коленях стоял… А потом выдохся. Поднялся с колен и убежал. Он умеет быстро бегать. В наше время этот талант особенно востребован. Надо уметь быстро бегать. Теперь нет ни Ромы, ни денег. Все, больше не хочу об этом.

Орлов включил музыку погроме и тронул машину.

* * *

Через полчаса они оказались где-то в Лефортово. Улицы были темные и узкие, огней в окнах совсем мало. Орлов остановил машину и сказал, чтобы Игнатова ждали тут, через десять минут он вернется вместе с адвокатом. Чтобы сэкономить время, можно будет поговорить прямо в машине, а потом он развезет всех по домам. Игнатова вышла, машина умчалась.

Орлов далеко не уехал, на втором перекрестке он свернул налево, оказался в параллельном переулке, застроенном домами уходящей навсегда купеческой Москвы. Кое-где еще живут, светятся редкие окна. Скоро эти дома исчезнут навсегда и унесут с собой много страшных тайн. Он остановил машину и заглушил мотор. Не зажигая света, вытащил из-под сиденья китайский фонарик с длинной рукояткой. Достал из-за пазухи пистолет ТТ, не новый, со спиленными номерами. Проверил обойму, вылез, запер машину и пошел в обратном направлении. Он хорошо знал все вокруг, даже свет фонарика не был нужен.

Некоторое время Игнатова стояла у кромки тротуара и думала, что совсем не знает этого района, вокруг так пусто, будто здесь и люди не живут, дома старые, двухэтажные, с облупившимися фасадами. На той стороне нет огней, нижние два окна вовсе разбиты, и на этой стороне окна не светятся. Тут только она догадалась, что эти дома доживают последние недели и месяцы и идут под снос, людей в них нет, поэтому так темно, и пешеходы не ходят.

Дул ветер, но она, немного хмельная, не чувствовала холода. Мимо пронеслась машина и скрылась за поворотом. Игнатова порылась в сумочке, закурила и стала гадать, почему Орлов уехал за адвокатом, зачем вообще нужно было ее высаживать, тем более он сказал, что разговор будет в машине. Возможно, у адвоката жена ревнивая и психованная. Пусть так, но его жена не знает, не может знать, что в машине другая женщина.

Она подумала, что напрасно боялась Орлова, он человек неплохой, просто характер жесткий, ну, что поделаешь, работа такая. Впрочем, главное, что он единственный из длинного ряда московских знакомых, кто может спасти ее от ссылки в те места, откуда вряд ли скоро вернешься. Да и московская прописка — это не хвост собачий. Она всматривалась в ночь, ловила звуки, но было тихо. Ее не пугала темнота, после выпитого Игнатова чувствовала себя свежей и сильной.

* * *

Тут слева, в проулке между домов, послышались звуки, будто кто-то шел по битому кирпичу и негромко ругался. Она повернула голову и, правда, знакомый контур фигуры, человек посветил фонариком и позвал ее по имени. Игнатова удивиться не успела, шагнула вперед. Она так устала ждать, что ни о чем не думала. Фонарик погас и снова загорелся, она узнала голос Орлова, пошла к нему, не понимая, чего он делает там, в темноте, и где машина.

— Эй, это вы? Это ты?

— Иди