До полудня Редж читал «Дейли миррор»: главной новостью был свежий комикс о легендарной девице Джейн, которая от картинки к картинке теряла предметы своего туалета, – войну упоминали вскользь. Еще подробно рассказывалось о капрале, застрелившем неверную жену в Хаддерсфилде. Все как сговорились, расстроился Редж и собрался было на второй завтрак, когда его вызвали.

Капитан озадаченно посмотрел в бумагу и после паузы сказал:

– Вам предписано явиться в Министерство обороны. В министерство! Сегодня в девятнадцать ноль-ноль. Не спрашивайте меня почему, я не знаю, приказ пришел с вашего сборного пункта. Может, вы сами мне объясните, в чем дело?

– Понятия не имею, сэр. А там сказано, к кому именно в министерстве я должен явиться?

– Нет, сказано только явиться к главному подъезду. Будь я проклят, извиняюсь за выражение, если хоть

что-то понимаю. Вам, офицеру разведки, может быть, все ясно, но выглядит это дико. В общем, я выписываю вам пропуск и плацкарту, в одиннадцать пятьдесят восемь вы должны сесть в лондонский экспресс. Сами, без конвоя.

– Без конвоя?

– Да. Вы несколько поторопились произвести себя в лейтенанты. Вы получаете это звание сегодня в двенадцать ноль-ноль. Поздравляю. – Капитан, выпучив от недоумения глаза, повертел головой, будто проверяя по фотографиям разыскиваемых дезертиров, все ли на месте, и протянул Реджу документы. – Вот ваш пропуск, мистер Джонс.

Так обращались друг к другу только младшие офицеры, старшие считали это ниже своего достоинства. Мистер Джонс принял пропуск и поспешил на вокзал. В поезде его соседями по купе оказались капеллан, читавший «Высокую радость святой мессы» монсеньора Рональда Нокса, молчаливый блондин капонир, смахивавший на штабного адъютанта, и очень некрасивая, курящая с каменным выражением лица дама из женского корпуса военно-морских сил. Мистером Джонсом никто из них не интересовался. Сидевший рядом с Реджем маленький мальчик попробовал поиграть галунами на его рукаве, за что получил от матери вялый шлепок. Ранним августовским вечером того же дня Редж сошел в Юстоне, на подземке добрался до Вестминстера, оттуда пешком – до Уайтхолла и, немного поплутав, вышел к зданию военного министерства. У главного входа его ждала Беатрикс, одетая, как всегда, элегантно, в бежевый костюм с накладными плечами, но усталая, с темноватыми кругами под глазами.

– Ты? Почему ты? – удивился Редж.

– Когда придем ко мне, объясню. Министерство иностранных дел и Министерство обороны сейчас работают совместно над одной проблемой, над какой именно, узнаешь позднее.

– Неважно выглядишь, Трикс.

– Все из-за этих бомб, последнее секретное оружие Гитлера. По ночам глаз не сомкнуть – всех одолевает страх. Хотя что толку бояться? Если уж на тебя бомба свалится – не убережешься. Идем, в моем распоряжении машина военного министерства.

– Бог ты мой!

Машина ждала на стоянке. Шофер-капрал загасил сигарету и, сияя улыбкой, открыл заднюю дверцу.

– Это машина полковника Уэггетта, – объяснила Беатрикс. – Бедняга потерял ногу и стал неврастеником.

Шофер, по всей видимости, знал, где живет Беатрикс. Напротив ее дома валялись булыжники раскореженной мостовой. Постель Беатрикс была не убрана, на мятых простынях валялись два одеяла и мужские трусы.

– Я тебе звонил, но какой-то негодяй послал меня подальше.

– Поэт, довольно известный. Забудь о нем. Нам предстоит серьезный разговор.

– У тебя поесть найдется? Умираю с голоду. Меня вышвырнули из Гибралтара с такой скоростью, что я даже не успел обменять деньги.

– Есть немножко сыра, а водки хоть залейся.

– Откуда это?

– В Лондоне служит наш русский кузен. Сотрудник советского посольства. Племянник матери. Юрий Петрович Шульгин. Может, помнишь, она рассказывала о нем. Ему еще часть пальца оторвало в тысяча девятьсот семнадцатом году, юный герой-революционер. Она ему подарки ко дню рождения посылала, только, похоже, они не доходили.

Редж мигом проглотил кусочек сыра, по величине пригодный разве что для мышеловки, глотнул крепчайшей водки и заел черствым хлебом. Беатрикс пожирала его любящим взглядом: брат загорел, но страшно осунулся, кисти рук пестрели тонкими шрамиками, как от кошачьих когтей.

Потом она сказала:

– Министерство обороны – это тебе не гибралтарская база. Когда туда назначили Дика Уэггетта, все вздрогнули. Ты этого еще не знаешь, в Англии сейчас полно русских, их привезли из Нормандии. Одни служили немцам добровольно, другие были рабами «Тодта».

– Что значит были рабами?

– Немцы использовали их как дармовую рабочую силу. Теперь наши не знают, что с ними делать. Военнопленными в строгом смысле слова их считать нельзя. Пока они просто перемещенные лица – русские, украинцы, кого там только нет, даже несколько тибетских пастухов. Забрели со своими овцами, сами того не ведая, на советскую территорию, а их в Красную Армию забрали, – в результате попали к немцам. В военном министерстве решили привезти их сюда и разместить в лагерях, освободившихся после отправки союзников в Нормандию. Они даже не военные, по крайней мере, большинство из них. Много женщин и детей. И каждый день привозят новых. Тихий ужас!

– А я-то тут при чем?

– Лагерям срочно требуются переводчики, вот при чем.

– Так, значит, ты устроила мое повышение и командировку в один из этих лагерей?

– Это сделал Уэггетт. Он шустрый старичок, несмотря на свою деревяшку.

– Но ты ведь даже не сотрудник военного министерства.

– Нет, но этим вопросом в первую очередь занимается Министерство иностранных дел. Как же иначе? Это же перемещенные советские граждане, их посольство имеет дело с нами.

– И какова позиция посольства?

– Они, конечно, сбиты с толку. Страшно поверить, что некоторые их соотечественники, попав в плен, добровольно перешли к немцам, чтобы воевать с режимом, который они, оказывается, считали хуже нацистского. Поэтому Советы хотят заполучить их назад, причем всех: виновных и невиновных, попавших к немцам добровольно или по принуждению, включая рабов «Тодта», короче говоря, всех.

– Чьих рабов?

– Ты что, не слушаешь? Это я тебе уже объяснила. Так вот, многие русские не хотят возвращаться, боятся, что Сталин всех без разбору расстреляет только за то, что они побывали на Западе и теперь станут болтать, что райская жизнь – отнюдь не в Советском Союзе. Я выступила с предложением разрешить тем, кто не хочет возвращаться на родину, остаться здесь, но старик рассудил иначе, у него на то свои резоны.

– Какой старик?

– Да ты что, с луны свалился? Толстун Винни-Пух,[45]наш славный предводитель. Дело в том, что многие из наших и американских пленных находятся в восточной части Рейха и неизбежно попадут в руки русских. Толстун уверен, что Сталин будет держать их в качестве заложников до тех пор, пока мы не отдадим ему русских, – вот мы и вынуждены считаться с мнением старика, тем более что это касается лично нас.