ним был послан Хубилай, добровольно признали сюзеренитет Великого Монгольского Улуса. Когда Хубилай в 1209 г. вместе с тогдашним владетелем харлугов Арслан-ханом вернулся в ханскую ставку, Чингисхан, одобрив присоединение харлугов к монгольской державе, скрепил его породнением двух родов: жаловал Арслан-хану в жены «девушку из своего рода».

УКАЗ ЧИНГИСХАНА О ПРИЗРЕНИИ ЧИНГИСХАНОМ ХАРЛУГСКОГО АРСЛАН-ХАНА[599] И ПОЖАЛОВАНИИ ЕМУ СВОЕЙ ДОЧЕРИ

«Поелику харлугский Арслан-хан к нам присоединился, не противясь, Чингисхан к нему отнесся благосклонно и соблаговолил пожаловать ему дочь»[600].

«И повелел Чингисхан, чтобы его (Арслан-хана. — А. М.) называли Арслан-сартактай, то есть таджик, и соизволил сказать: „Как можно звать его Арслан-хан?“»[601]

Так после подчинения харлугов у Чингисхана появилась возможность с помощью своей дочери (Толай. — А. М.) превратить их территорию в надежный проход как на юг — в сторону мусульманских государств, так и на запад — на территорию степных тюркских народов, далее на Русь и в Европу[602]. Новый же харлугский зять встал во главе боевого отряда соплеменников, пополнившего армию Чингисхана[603].

Что касается изменения титула «Арслан-хан», который носил предводитель харлугов, это могло быть связано с желанием Чингисхана «во-первых, утвердить достоинство монгольского императорского (ханского) титула превыше титулов, прилагаемых к правителям народов. Во-вторых, не давать повода к утверждению феодальной знати признанием законности каких-либо феодальных титулов»[604].

Ко времени описываемых событий «на сторону Чингисхана склонился и уйгурский идугуд (Барчук. — А. М.), который убил кара-киданьского наместника Шу кама и… послал к Чингисхану своих нукеров»[605], «чтоб передали они слова такие:

Когда взошел на трон Чингисхан,

Словно исчезли тучи черные

И воссияло светлым ликом солнце,

Словно льды хладные растаяли

И воды рек свободно излились.

Коли Чингисхан соблаговолит,

Хотел бы я застежек его златого пояса коснуться

И удостоиться лоскутика его священной багряницы,

Хотел бы стать его я пятым сыном,

Служить ему и верно, и усердно!

Выслушав послов, Чингисхан соизволил передать иду-гуду сей ответ: „Будь моим пятым сыном, идугуд! Пожалую тебе я дочь свою. Приди ж сегодня ты ко мне и принеси с собою злата и серебра, и жемчугов, и перламутров, шелков, парчи, узорчатые штофы“»[606].

Вскоре (1209 г.) уйгурский владетель идугуд Барчук прибыл к Чингисхану, о чем и говорится в его указе, утвержденном по этому поводу

УКАЗ ЧИНГИСХАНА О ПРИЗРЕНИИ ИМ УЙГУРСКОГО ИДУГУДА И ПОЖАЛОВАНИИ ЕМУ СВОЕЙ ДОЧЕРИ АЛ-АЛТУН

«Возрадовавшись радостью великой ханской милости, уйгурский идугуд предстал пред Чингисханом и преподнес ему и золото, и серебро, и жемчуга, и перламутры, шелка, парчу, узорчатые штофы. Чингисхан милостиво призрел идугуда и пожаловал ему дочь свою Ал-Алтун»[607].

О роли, которая отводилась уйгурскому ханству в составе Великого Монгольского Улуса, дает представление наскальная надпись, сделанная на монгольском и китайском языках в честь уйгурского принца Хинду Уйгурское ханство должно было «защитить от вторжения и прогнать врага». Что же касается женской половины семьи Чингисхана, в первую очередь роли его дочерей, то они, по мнению автора этой наскальной надписи, были призваны стать щитом монгольской империи.

Дабы его дочь Ал-Алтун соответствовала своему высокому призванию, Чингисхан изрек следующие наставления:

«И, пожаловав уйгурскому идугуду дочь свою Ал-Алтун, Чингисхан изрек ей наставление:

„Три мужа есть у женщины любой. Муж первый — закон державный вечный Тору[608]. Второй муж — имя честное ее. А третий муж — ее супруг законный. И коль блюдет она Небесного Владыки предписания, то имя честное с ней будет неразлучно. А коль она оберегает это имя, супруг ее законный вовек очаг семейный не покинет!“»[609]

Итак, «призыв к подчинению» был услышан всеми, к кому его обратил Чингисхан. Причем, как мы видим, важную роль в реализации планов Чингисхана сыграли его дочери, использовав которых он смог «породниться» с ойрадами, харлуками и уйгурами, тем самым не дав втянуть их в античингисовскую коалицию.

Суждение американского исследователя Джека Уэзерфорда по поводу действий Чингисхана, направленных на расширение и укрепление государства, как всегда, оригинально, но вполне обосновано: «Расширяя свое родство на сибирские племена (на лесные народы. — А. М.) и уйгуров (а также харлугов. — А. М.), Чингисхан не просто заключал союзы между царскими семьями. Он принимал весь народ в состав своей империи, как родной, поскольку в мышлении племен степи, породнившись с ханом, он принимал в семью и весь его народ. Так идея родства постепенно переросла в некое подобие гражданства.

Поскольку Чингисхан продолжал эксплуатировать эту практику много лет, она приняла форму универсального гражданства, основанного не на религии, как среди христиан и мусульман, и не только на биологическом родстве, как в традиционных кланах степи. Оно было основано просто на верности, терпимости[610]и преданности»[611].

* * *

В описываемый нами период времени Чингисхан, помимо укрепления своих позиций на западе, намеревался окончательно добиться покорности от правителей южного соседа — тангудской державы Си Ся. Но если «покорение лесных народов» далось посланному к ним старшему сыну Чингисхана, Джучи, малой кровью, а харлуки и уйгуры и вовсе сами объявили о покорности Чингисхану, то установление сюзеренитета над государством тангудов Си Ся характеризуется нашими источниками как настоящий «карательный поход», реальная «война против непокорных тангудов».

Российский исследователь Р. П. Храпачевский, описывая второй, «карательный поход» Чингисхана на страну тангудов (1207 г.), отмечал: «Два тангудских похода очевидным образом расширили возможности монголов брать укрепленные города… В последнем случае можно предположить появление у монголов осадной техники: камнеметов и таранов. Это вполне вероятно по причине большого числа пленных, взятых в двух походах, которые были в первую очередь военными, ремесленниками и прочими полезными для монголов специалистами. Поэтому не кажется преувеличением утверждение китайских военных историков, что „Чингисхан через два года (в 1207 г.) повторно напал на Си Ся (страну тангудов. — А. М.) для изучения способов взятия городов-укреплений“»[612],[613].

Последнее представляется крайне важным в связи с тем, что Чингисхан, по свидетельству «Юань ши», в это время «стал замышлять поход на Цзинь» (чжурчжэньскую державу Цзинь) — его в первую очередь интересовал вопрос «стратегического партнерства» в грядущей войне против заклятых, кровных врагов монголов — империи Цзинь. Чингисхан прекрасно понимал, что, только нейтрализовав Си Ся как потенциального союзника империи Цзинь, обеспечив себе надежный тыл и дополнительный плацдарм для нападения на чжурчжэней, он будет готов к этой войне.

Однако Чингисхан понимал и то, что заставить тангудов окончательно перейти на свою сторону можно только силой оружия, поэтому в 1209 г. выступил в