Потом он словно очнулся, внезапно осознав всю нелепость собственного поведения. Все, что от него требовалось, это спрятать труп подальше от посторонних глаз, а он устроил над телом какую-то погребальную церемонию.

Он медленно встал и огляделся. Небо уже начало темнеть, дело шло к вечеру. Дождь все не прекращался, вода в запруде продолжала прибывать. Удодыч видел многочисленные струйки, которые просачивались сквозь каменное тело плотины. Дождь размывал алевшую на камнях кровь и глухо барабанил по мокрому брезенту куртки, которой был накрыт труп. Тело лежало у самой запруды. Удодыч прикинул, как лягут после взрыва камни, и решил, что не станет трогать покойника: рухнувшая плотина должна была похоронить его раз и навсегда.

Тут он сообразил, что плотина может рухнуть в любой момент и похоронить и его заодно с грузином, наспех проверил шедшие к зарядам провода и заторопился в свое укрытие. По дороге он отвел в безопасное место лошадь, на которой приехал грузин, резонно рассудив, что ехать верхом намного веселее и приятнее, чем плестись за тридевять земель на своих двоих.

Он кое-как скоротал время до темноты, стараясь не смотреть туда, где, сливаясь с пестрым каменным ложем ручья, лежало накрытое потемневшим от воды брезентом тело. Когда окончательно стемнело, Удодыч для верности выждал еще минут сорок, а потом откинул заветный пластмассовый колпачок и вдавил пальцем податливую кнопку.

Темноту разорвали длинные полотнища мрачного багрового света, ударная волна припечатала бывшего прапорщика к скале, и в вернувшемся мраке он услышал грозный рев вырвавшейся из плена воды — голос зарождающегося селя.

Как и следовало ожидать, турбаза, на которой Глеб и Ирина провели последнюю неделю, была сметена с лица земли. При этом, как ни странно, никто не пострадал. Оставшихся на базе любителей бардовских песен фактически спасла Ирина: вопреки ожиданиям Слепого, ее просьба подежурить на рации была воспринята ими вполне серьезно. Поскольку коллектив подобрался дружный, дежурство выглядело весьма своеобразно: вся компания, в которой насчитывалось пятнадцать человек, расположилась со своими гитарами на веранде административного корпуса. Окно кабинета, где стояла рация, они открыли настежь, чтобы не пропустить вызов, и сидели вокруг плотной кучкой.

Поэтому, когда с гор, ревя и чавкая, покатился сель, на базе никто не спал. Голос стихии был услышан и безошибочно узнан, и, к счастью, среди ночных певунов нашелся решительный человек, который, не медля ни секунды загнал своих коллег на ближайший склон, откуда они и наблюдали гибель турбазы. Вместе с полудюжиной дощатых домиков погибло также все имущество отдыхающих, включая деньги и документы; стоявшие в загоне лошади тоже погибли, но на фоне того, что сель натворил внизу, на побережье, их гибель так и осталась никем не оплаканной.

Спасатели прибыли уже на рассвете. Продрогших и насмерть перепуганных людей вертолетом эвакуировали с разоренной турбазы на не менее разоренное побережье. По дороге они рассказали сопровождавшим их спасателям, что три человека ушли накануне в горы и до сих пор не вернулись. Выгрузив их, вертолет лег на обратный курс. Идя вдоль занесенного грязью русла ручья, пилот очень быстро разыскал пропавших и доложил о своей находке по радио. Сесть ему было негде, и навстречу потерпевшим была выслана группа горноспасателей с носилками, медикаментами и сухой одеждой. Одежды взяли три комплекта, поскольку пилот вертолета видел троих человек — именно столько, сколько было пропавших. Увы, один из комплектов не пригодился, поскольку тот, для кого он был предназначен, оказался мертвым.

Горноспасателей вел сам Максим Юрьевич Становой лично. Прежде, чем отправиться в горы, он убедился, что его подчиненные на побережье смогут обойтись без него. Его решение самолично возглавить маленькую группу, перед которой стояла конкретная задача, никого не удивило: Максим Юрьевич всегда предпочитал находиться на самом острие атаки, а там, куда он шел, помимо всего прочего, располагалась колыбель, из которой минувшей ночью вырвался разрушительный поток. Было ясно, что заниматься расследованием причин катастрофы придется так или иначе, и желание человека, возглавлявшего спасательные работы, взглянуть на место, где родилась беда, казалось вполне оправданным. В конце концов, никто не мог поручиться, что за первой волной не последует вторая — может быть, завтра, а может быть, через минуту.

Идти было трудно. Сель уничтожил тропу, похоронив ее под толстым слоем густой, лениво ползущей сверху грязи. Люди не столько шли, сколько брели по колено в этой дряни, поминутно оступаясь на камнях. Временами им приходилось сходить с тропы и карабкаться по крутым осыпающимся склонам. Становой без видимых усилий шагал впереди с таким видом, будто вышел на прогулку. Это была одна из свойственных ему особенностей: чем труднее и опаснее было дело, тем беспечнее выглядел Максим Юрьевич, одним своим видом внушая подчиненным, что все это чепуха, комариная плешь и детская забава для таких орлов, как они. Приемчик этот, по сути своей довольно дешевый, но сработал безотказно: Становому удавалось заразить своей уверенностью не только подчиненных, но даже и пострадавших, с которыми ему приходилось иметь дело.

Сегодня у Максима Юрьевича имелись особые причины лично возглавить поисковую партию. История, которую рассказали вывезенные с уничтоженной базы туристы, очень не понравилась Становому. У него вдруг возникло неприятное предчувствие: похоже, Удодыч опять напортачил, на сей раз докатившись до того, что оставил живых свидетелей. Того, что могли рассказать эти трое, Становой, по большому счету, не боялся: даже если бы кому-то удалось доказать факт диверсии, связать это событие с его именем никто бы не догадался. Чтобы сделать это, нужно было, как минимум, взять с поличным и разговорить Удодыча, что само по себе выглядело довольно фантастично. Плохо было другое: Удодыч, похоже, начал стареть и все чаще допускал досадные промахи. Максим Юрьевич терпеть не мог неряшливую работу, а эта история с пересохшим ручьем и ушедшими к его истоку людьми — выжившими людьми, черт бы их разодрал! — выглядела из рук вон плохо.

Он шел впереди и первым увидел тех, кого они искали. Из-за скалы навстречу ему вдруг вышел высокий мужчина, с головы до ног облепленный мокрой грязью. Он шатался от усталости, но продолжал упрямо тащить лежавшее у него на плече тело. В том, что это именно тело, не было никаких сомнений: нелепо растопыренные, похожие на ветви дерева руки не могли принадлежать живому человеку. Это был труп. Становому очень не понравилось это зрелище. Как правило, люди — обычные, нормальные люди, законопослушные обыватели, — оказавшись в нештатной ситуации, заботятся прежде всего о себе и своих близких. Они могут оказать помощь раненому, но тащить на себе труп — без дороги, по горам, поминутно рискуя свернуть себе шею, — нет, на такое рядовой обыватель вряд ли был способен. Для подобных действий, помимо недюжинной силы, требовалась еще и соответствующая психологическая подготовка — попросту говоря, некоторый опыт в обращении с мертвецами. Да и причины, которые заставили попавшего в беду человека спасать не только себя и свою спутницу, но и мертвое, порядком растерзанное тело, должны были быть достаточно вескими. Казалось бы, чего проще: нашел погибшего, запомнил место и сообщил спасателям. Ведь видел же вертолет, знал ведь, что их ищут, так зачем было таскаться с трупом, как с писаной торбой? Даже если это труп друга, или брата, или отца родного… С ума, что ли, сошел?