опорочить его имя, то последствия могут быть серьезные, вплоть брожения в армии. А это самое брожение и так могло бы начаться, искры только нет.

Немалое значение имело и то, как я относился к Александру Васильевичу. Для меня, человека из будущего он еще большая легенда, чем кто либо ныне живущий в России. И я могу своими собственными действиями вылить на Суворова ушат помоев. Не хочу, но, возможно, придется.

— Помните наш разговор? Вы даже пообещали дать войска для подавления любого бунта, — напомнил я.

— Теперь ты, Миша, станешь попрекать меня? Я признаю, — подняв голову, распрямившись, говорил Суворов. — Со мной говорили, меня стращали, я промолчал. Что теперь?

— Сказать, как может быть или как будет? — спросил я, но не дождавшись ответа фельдмаршала, продолжил. — Может быть так, что все это станет достоянием общественности, и общество, уже и без того растерявшееся, вовсе потеряется в том, кому верить, кого считать честным человеком. Вас заклеймят заговорщиком, государь, конечно же, отвернется. Даже самые верные вам люди, они побоятся иметь с вами сношения.

— Как будет на самом деле? — спросил Суворов, нахмурив брови.

— Вы останетесь тем, кто вы есть — героем России, а о вашем безмолвии во время подготовки убийства императора не будет никто более знать. Да, император тоже, — сказал я.

Я делал Суворова своим должником.

— Аракчеев? Он же следствие ведет? Я слышал, что сей малый весьма требователен и изрядный служака, — спросил фельдмаршал.

— Оставьте это мне. Но… Скоро Алексей Андреевич Аракчеев станет заниматься артиллерией, и вы… Уж простите… — я не играл, мне, действительно, было тяжело говорить с Суворовым с позиции шантажа, пусть и несколько завуалированного.

Зная Александра Васильевича, безмерно мной уважаемого, но со своими тараканищами в голове, он может стать тормозом для массового внедрения моих новшеств в военное дело. Пусть и не будет чинить препятствий, однако, помогать не станет. А тут без помощи и никак.

Завернет, к примеру, проект винтовки казназарядной по типу Хола, только с модернизацией ствола, чтобы острая пуля не разрывала его, и что тогда? Отличный же вариант перед переходом на унитарный патрон. Или же тактику, уже опробованную в Италии с карронадами на тяжелых фургонах раскритикует, идею батальонной малой артиллерии… Да много чего может завернуть, включая введение погонов. И как тогда двигать прогресс? Мало мне императора с его ретроградным отношением к армии?

Нет, Суворов — гений, я же не отрицаю. Вопрос только в том, что большинство его тактик в предстоящих войнах уже не прогрессивны, но этого сейчас никто не понимает. Густав Адольф, тот, что жил в семнадцатом веке, он же тоже был прогрессивным гением войны. Но современные армии гоняли бы его и в хвост, и в гриву. Наполеон или Суворов? Кто победил бы? Думаю, что тактически Наполеон все же гений новой времени, Суворов гений уходящей эпохи.

— Что от меня-то хочешь, Миша? — усталым голосом спросил Суворов.

— Содействия и помощи, всего-то. И… понимания. Без вас и всей той партии военных, которые равняются на ваше мнение, нельзя будет в армии продвинуть ничего принципиально нового, — честно признался я.

— Проект развертывания войск за счет плохо подготовленного резерва? — ухмыльнулся фельдмаршал. — Ты же мне об этом уже говорил. Да, я против, но лишь потому, что с уровнем организации в армии это невозможно. Где найти столько организаторов.

— Не только это, хотя и с организаторами можно определиться. Мне нужен очень толковый министр военных дел. А его товарища я назову. И попрошу вас, чтобы от вас шли все рекомендации по назначению, — говорил я, найдя силы смотреть старику в глаза. — Вашим именем я прикроюсь. Вы станете почетным советником министерства военных дел

Суворов просиял, на его лице появился интерес.

— И кого же в товарищи министра собираетесь взять? — проявляя любопытство, чуть привставая с кресла, спросил фельдмаршал. — И я пока не дал согласия быть советником.

— Барклай де Толли, — ответил я.

Александр Васильевич чуть задумался, будто вспоминая, кто это вообще такой, после с недоумением посмотрел на меня.

— Так этот недурственный офицер только генерал-майором стал, отчего он? — Суворов развел руками. — Решительно не понимаю выбор.

— Вот и я о том же. Это назначение не поймет никто, в первую очередь, государь. И вот в таких мелочах ваше веское слово мне и нужно, — сказал я, и решил напомнить обстоятельства. — Вы пройдете по делу о заговоре, как свидетель, напишите показания такие, как я продиктую. Уж не обессудьте, таковы правила ведения этого сложного дела. Я так же в своих показаниях уже написал, что именно вы вскрыли заговорщиков в армейской среде.

— Я не стану ни на кого писать! — решительно сказал Суворов и даже скрестил руки в знаке протеста.

— Придется. Но я даю слово, что общественность этого не узнает. Государь знать будет и Аракчеев, — сказал я.

Суворов все понимал, он был умным малым, намного прозорливее, изворотистее, чем многие о фельдмаршале думают. Расклады принял. Но я… мне было несколько тяжело на сердце. Да, политика — грязная девка и там друзей быть не может. Нужно схарчить Суворова, значит так и поступай, не сомневайся! Но что делать, если надеты наручники, кандалы, которыми является восприятие гения русского полководца, как легенду, героя эпоса, неприкасаемого.

— Что будет с моей дочерью? — спросил Суворов.

— Вы еще с ней не имели возможность поговорить? Она уехала из Петербурга, осудив мужа-заговорщика, Зубова Николая, — я взял самопишущее перо и сделал вид, что собрался писать. — Ваше высокопревосходительство, так кого мне вписывать министром?

— Ивашова Петра Никифоровича попробуй, Миша, — подумав, Суворов назвал мне кандидатуру.

— Я предполагал поставить его начальником Генерального штаба, — сказал я, не ударяясь в подробности.

На самом деле, бывший долгое время штабистом при Суворове, Ивашов, может, и неплох. Он и в губерниях без особых провалов отработал, да и с бумагами умеет ладить. Вот только мало того, что не молод, так сейчас изрядно болеет. Он просто не выдержит того ритма работы, который предлагается.

— Римский-Корсаков? — спросил Суворов.

— Уж простите, Александр Васильевич, но вы просто хотите убрать его из армии? Скинуть на министерство? — с деланным удивлением сказал я.

Суворов рассмеялся.

— Тогда Каменский? — с интересом спросил Суворов.

Похоже у нас начинается игра. Александр Васильевич