изобразите глубокий книксен, обязательно глазами проявите кокетство, — сказало я, и Анна повернулась.

Император стал наблюдать за мной и Анной. Делал это с нервозным видом. Павел Петрович смутился, чуть растерялся и поспешил отойти, когда понял, что обнаружен. Он хочет быть с Анной. А я, похоже, заручился поддержкой еще одного человека. Теперь еще смелее могу действовать.

Пройдясь еще немного, я подошел к фуршетному столику и съел парочку канапе, запив все это сладкой водой.

— Господин канцлер, вы хотели сделать объявление. Сейчас самый удобный момент. Случился перерыв в танцах и… — Вильегородский, который и сообщал мне о выгодном моменте, перешел на шепот. — Государь несколько занят — он ругает Анну Гагарину за… вас. Но они уже близки к развязке. Похоже, что Аннушка вернется. И… господин Сперанский, я умею быть благодарным, как видите. Спасибо вам за мое назначение.

Как же хорошо иметь своих людей, которые готовы сообщать такие подробности. Что же… Анна будет благодарна мне. А нет, так у меня интересны протоколы дознания, которые не дошли до Аракчеева, так как некоторых личностей Лев Алексеевич Цветаев, направленный мной с целой командой в помощь Алексею Андреевичу Аракчееву, допрашивает лично и мне передает результаты.

— Господин канцлер, о чем вы говорили с Анной Петровной? — спросил меня раздраженный император, когда я уже собирался начинать свою речь.

— Лишь о том, ваше величество, меня спрашивала Анна Петровна, как вернуть ваше расположение. Госпожа Гагарина сильно обеспокоена тем, что ее супруга допрашивали по делу о заговоре, а также она переживает, что не смогла быть рядом с вами той ночью, — сказал я.

— Да? А то, что она прикладывала веер к левой щеке? — не унимался ревнивец.

— Она показывала мне то, что хотела продемонстрировать вам. Но я посоветовал поговорить, если вашему величеству будет угодно, — отвечал я с невозмутимым видом.

— Глупышка Аннушка, — с умилением произнес русский самодержец. — Чем же она могла мне помочь? Но мы выяснили отношения, если это вам интересно. Я попрошу и вас тоже оказывать всякое содействие Анне Петровне.

— Безусловно, ваше величество, — сказал я, поклонился и сразу же продолжил разговор. — Могу ли я привлечь внимание собравшихся? Речь пойдет о чем я ранее докладывал?

— Делайте! Я пока доверяюсь вам, — сказал император и поспешил в сторону своего кабинета.

Его сейчас меньше всего заботило то, что я хотел сказать всем собравшимся. Лямуры нарисовались у государя. Ну и пусть его.

Что именно я хотел сделать? Донести до самых владетельных помещиков свое видение на их деятельность. Моя цель в том, чтобы Россия богатела? Так пришла пора делиться всеми своими наработками.

— Господа! Позвольте ненадолго украсть ваше внимание! — сказал не я, это был Вильегородский, обер-гофмаршал.

Сперва те, кто был рядом, образовали вокруг меня свободное пространство в центре бального зала, после подтянулись и те, кто жался по углам или отдыхал на диванах в примыкающих к залу комнатах.

— Господа и дамы, прошу вас уделить мне толику своего драгоценнейшего времени, — начал я свою речь. — Хотел бы рассказать вам о своих целях и задачах, как канцлера империи и главы Комитета Министров. После сделать несколько объявлений с предложениями. Вы можете меня не послушать, подумать о том, что сказанное мной не реально, поэтому детальные проекты, о которых пойдет речь, распечатаны и каждый желающий возьмет себе памятку. Я верю в то, что здесь только те, кто всей душой верен государю и любит свое Отечество. Одно без другого не бывает, потому господа я мыслю лишь подобными категориями. Но разговор о деньгах. Если в Российской империи будут богатые дворяне и небедные мещане с крестьянами, то наше Отечество станет сильнее.

Скепсиса на лицах собравшихся было много, даже слишком. Мои слова стали все больше восприниматься, как пустой звук, бахвальство, попытка поповича примазаться к знатной помещичьей элите. Но пока меня слушали, подобные спектакли в последнее время редки.

— Приняв поместье в пятьсот душ и в крайне ужасном состоянии, там даже дома достойного для жизни не было, я преобразил за несколько лет свои земли. Ранее доход был в пять тысяч рублей, нынче я только с одного имения беру в год триста пятнадцать тысяч. У меня более двух тысяч челочек проживает на землях. Из них семь сотен крепостных и… — сообщал я общие данные Надеждово.

Я решил раскрыть всему свету причины и условия успеха любого поместья, что сейчас можно сделать на своих землях, чтобы получать доход куда больший, чем только он малоэффективного пользования земельными угодьями.

Глупость? Нет, это часть моей цели — сильная Россия. Но мой же лозунг таков: богатая Россия — богатый я; или сильная Россия — сильный я. Так что в том, что я рассказывал о всех новшествах в Надеждово был и коммерческий смысл. В моем поместье заработала «школа управляющих». Уже сейчас закрыт набор на год, двадцать управляющих от моих соседей прибыли для повышения квалификации. Но на следующий год можно принимать слушателей.

В рамках обучения управляющим покажут и расскажут о принципах удобрений, в том числе и селитрой, калиевыми удобрениями, которые начинают добываться в шахтах недалеко от земель Суворова в Белой Руси. Тут же покажут и расскажут про механические сеялки, которые закуплены в Англии, но проходят переработку инженерами Луганского завода. Конечно же, я расскажу и про подсолнечник, про пользу кукурузы, безусловно, про картофель и связанные с этим овощем вопросы скотоводства и свиноводства.

— Я дарую каждому желающему технологию производства сахара из сахарной свеклы. Вы можете заказать на моих предприятиях сразу завод с установкой. Я не буду на этом наживаться, только стоимость самого завода оплатите и труд людей, которые наладят его работу, — продолжал я свой рассказ.

— А сырье. Где же еще закупать сахарную свеклу? У вас? В этом выгода? — сказал кто-то из собравшихся, вроде бы из Салтыковых, все еще остававшихся крупнейшими землевладельцами у Москвы.

— Свое посадите, — ответил я и продолжил рассказ.

По мере того, как я углублялся в технологические процессы, отсеивались люди, слушающие меня. Я мог бы даже потребовать выслушать, но не стал этого делать. Если человека заставлять меняться, он изменится только внешне, а внутри сохранит протест и неприятие новшеств.

Они, казалось, не понимают, что именно я сейчас отдаю. Я, по сути, подвиг делаю, через давление внутренней жабы, делюсь достижениями. Но лишь самому богатеть — это не лучшее для