И все ближе крылатые тени…

— Стой, золотая!

Ага, прям в воздухе и встану. Дышать все труднее… воздух… какой… холодный… Ну еще немножко.

— Не надо! Спускайся! Ну же, спускайся, не тронем… — Черный кружит рядом, не пытаясь подлететь ближе. — Слышишь?

Слышу, слышу. И вижу тоже. Как ты косишь взглядом на своих — намекаешь, чтоб перехватили. А фигушки не хочешь? Я сделала вид, что прислушиваюсь, изобразила усталость, замерла на месте. Ну, кто первым купится?

Драконы тоже перестали рваться, трепыхают крыльями вполсилы, не поднимаясь. А обложили как. Присмотришься — так вылитая сеть. Или минное поле — как-то они так рассредоточились, что и впрямь поймают, если буду падать. Падать… Глянула на землю — ой. Высоко, твою косметичку. По-моему, в такую высь я еще не залетала. Так, между мной и ближайшим драконом метров пятьдесят — шестьдесят — хватит? Или еще чуток подняться? Так ведь и эти следом полезут… спасатели, поцелуй их заквак!

— Спускайся! Ну же… — Голос у черного Рэя мягкий-мягкий. — Не тронем…

Кто-то внизу издевательски хихикает, и я «пугаюсь». Быстро складываю крылья и под дружный хор: «Ты че делаешь, дуреха!» — камнем валюсь вниз. Недалеко, метров на двадцать.

И пока парни готовятся хватать «самоубийцу», я падаю… падаю… Тридцать метров… двадцать… пятнадцать! Они тоже движутся, опускаясь, готовясь смягчить падение полоумной дикарки и ухватить за холку…

Когда до сдвигающихся драконов остается совсем немного, я стремительно раскрываю крылья и ухожу в дикий вираж с переворотом. Близко-близко, всего-то в полуметре, мелькают сначала чьи-то ошалевшие глаза, потом бок и растопыренные когтистые лапы; от свиста ветра закладывает уши, и впереди только далекая земля. Прорвалась! Прорвалась!

Ну, теперь делай крылья, Сашка, догонят — мало не покажется!

И опять свист ветра, и где-то вверху — яростная перекличка голосов с поминанием моих предков и родственников, и призывы успокоиться и не дурить, всякие нехорошие обещания и припев: «Все равно никуда не денешься»…

Ну да, деться тут особо некуда. Почти.

Скорее. Скорее.

Я работаю крыльями все быстрей, земля несется навстречу, как громадная бело-зеленая стена, вопли стихают, потом снова приближаются…

Скорее.

— Стой же ты!.. — Голос обрывается, и я со всего маху влетаю в белую муть тумана. У меня всего несколько секунд, и все это рискованно до ужаса, и если…

Уф. Мне повезло. На дерево не напоролась, об холм не размазалась, лапы от резкой посадки не сломала.

И у меня еще осталось несколько секунд на кувырок.

— Рэй, бесполезно. Похоже, она сумела удрать.

— Как?

— Не знаю как!

«Она» тем временем тихо сидела под чешуйкой Миро и ловила каждое слово. Поймать себе новый живой транспорт было непросто, но это того стоило. Сейчас я сидела на спине не у кого-нибудь, а у Главного Когтя, к тому же вроде как друга вождя. Полезно…

— След падения мы нашли, но дальше — ты сам видел — никаких следов. Будто она тут же поднялась и полетела дальше.

— В тумане?

— Если она знает здешние места, то могла и в тумане. Искать ее сейчас бесполезно…

Молчание.

— Правда, ваша вышность, нужна нам эта девчонка! — вступил в разговор новый голос. — У нас и покрасивее есть.

Ну да конечно.

— Стоит вашей вышности только мигнуть…

— Да пусть эта девица с аррохи обнимается, раз такая дура. Все равно помрет.

Надейтесь!

— Рэй, ну в самом деле, что у нее там особенного?

Когда зазвучал голос черного, я невольно поежилась — столько в нем было холода.

— Мысли у вас все в одну сторону. Глаза у всех есть, головы тоже имеются, а пользоваться ими не научились. Все видели, как на девчонку наскочил аррохи? Прозрачный, значит, голодный. И?

— И напал. А что такого-то?

— А куда он потом делся? У девчонки на хвосте три царапины — и все. Вы когда-то видели, чтобы аррохи отваливались от жертвы, не наевшись? Нашего огня они не боятся, так чего ж он удрал, недоевши?

— Вышний, ты думаешь…

— Думаю. Может, дикарка научилась как-то отгонять этих тварей. Может, у нее огонь какой-то особенный… или она знает что-то. Тогда нам тоже надо это знать.

Ага. Значит, вот как… аррохи. Так вот что тебе надо? А смотрел-то как, а смотрел. Ах ты…

Все-таки мужики — редкостные заразы.

Засада — это вроде сюрприза.

(Алан Александр Милн, «Винни-Пух и все-все-все»)

Что-то странное. Когда нагруженные охотники дотащились до лагеря, только и разговору было, как сейчас они, наконец, сядут и расслабят крылья. А увидели суету — зависли в воздухе.

— Что это они? Ты посмотри, даже малыши на ногах. То ли ищут что-то, то ли кого ловят…

— Опять Проницающим что-то понадобилось, — ровно ответил Рэй, — для нашего блага. Лучше добычей займемся.

— Сашка! — радостно обернулась мама. Я даже притормозила: мама, которая чему-то радуется в клетке — это как-то странно.

— Санни! — облегченно выдохнула свекровь. — Мы волновались.

— Леди Александра, наконец-то! Ну как, опыт удался? — Гаэли, понятное дело, сразу про опыты и результаты.

— Ой, мама… — подобрала хвостик Маринка.

— Арррррррррррррк, — ну, это понятно кто.

Некоторое время в клетке царила веселенькая неразбериха, потому что все говорили разом, как они за меня переживали, как скучали и какое неслабое зрелище я пропустила. В ушах еще звенело после сегодняшних приключений, ноги ощущались примерно так, будто кто-то тайком от меня заменил их на вареные макаронины. А перед глазами все еще летали эти, с тентаклями.

Они ведь и правда могли меня… как того дракончика, которого я видела в первый день. Запоздалый страх пилил меня всю дорогу до лагеря и сейчас тоже отставать не собирался. Твою косметичку, ну тут и хищники… Ужас, ужас.

Но слово «месть» заставило очнуться.

О чем это они?

Оказывается, пока я разбиралась с хищными облаками, наши мамы-бабушки совершили свою первую диверсию.

Началось все с того, что мама в очередной раз выражала свое отношение к использованию ее труда в заготовке рыбы. За эти два дня она успела возненавидеть рыбу во всех видах и размерах и не выносила даже слов, которые как-то с ней связаны. Например, слово «чешуя» при ней было лучше не говорить — на всякий случай.

Свекровь была терпеливее, но разделка-засолка рыбы в больших масштабах — это не то, что «поддерживает гармонию души». Так что вчера днем Митта втихую сорвала одно растеньице (растет оно обычно в не самых любимых местах — зато самых посещаемых. Догадались, каких?) и выпотрошила из него семена.