– Не думала, что это так страшно, – сказала она, – до сих пор они вели себя вполне мирно, казалось, спят так крепко, что проснутся только через миллион лет, а тут какая-то сила их всколыхнула. Это, наверное, не к добру. Пани Конопелька говорила, что в последний раз такое наблюдалось перед войной. Как вы думаете? Может, будет война?

– Кто-то обязательно начнет. Или Гитлер, или Сталин. А мы снова будем горе мыкать.

– Я устала и проголодалась, а вы как мужчина просто обязаны раздобыть еду. – Она вытащила из сумки карту и объяснила, над каким стеллажом висит мясное и где можно найти головку сыра и вино. И вскоре мы уже удобно расположились под фикусом на стопках книг и обедали. Я посмотрел на стеллажи, до № 1730 было уже недалеко, потому что сидели мы под № 1688 F, буквы редко доходили до K или L, поэтому была надежда, что уже сегодня я добуду остальные страницы.

Когда мы собрались идти дальше, из-за стеллажей вдруг вынырнул маленький сухонький человечек с морщинистым кривоносым лицом и маленькими узкими глазками, одет он был в какие-то старомодные вещички, изрядно обтрепанные и замызганные.

– Так я и знал! Она опять отправила экспедицию на мои поиски! – воскликнул он, а заприметив кусок колбасы, ухватил его и мигом слопал, потом выхватил у меня вино и одним духом выпил его. – Передайте ей, что я никогда не вернусь в ее мир. Никогда! – Тут он даже ногой топнул.

– Кому передать? – поинтересовался я.

– Только не говорите, что вас послала не Конопелька! Вот ей и передайте.

– Ага, так вы ее жених, которого она уже столько лет понапрасну ждет?

– Я уже давно не ее жених. Я ушел от нее, чтобы посвятить себя изучению морского дна. Я живу там, – он ткнул пальцем в пол. – Там у меня свой мир. Меня обслуживают самые лучшие морские девы. Я сплю на кровати из сухих водорослей, укрываюсь одеялом из пуха чаек, а питаюсь рыбой и моллюсками. – Заметив наши удивленные взгляды, добавил: – Сегодня у меня был творческий день, я не ходил на охоту. Поэтому и проголодался. Зато я открыл никому не известный вид Астурии Митиленской, которая состоит в кровном родстве с Роделией Цуримской[68], вымершей еще до Рождества Христова. Но тут… тут она цветет и пьянит своим ароматом. А все почему? Да потому, что книги создают под воздействием моря особый микроклимат и даже сами оживают. Вот буквально в прошлом месяце несколько книг, сбившись в хищную стаю, загрызли одного известного ученого, он забрел сюда в поисках мемуаров Альбрехта фон Валленштайна и его писем к Густаву-Адольфу. Библиотека становится небезопасной. Она живет своей жизнью. Да-да, не удивляйтесь. Вот даже эти стеллажи, – он постучал пальцем по дереву, – даже они не совсем тупые, как вам кажется. И не такие уж неподвижные. Иногда они путешествуют. Меняются местами. А сейчас прислушиваются к нашим словам. Вот, пожалуйста! – Старик приложил ухо к серой поверхности стеллажа и прислушался. – Кому-то может показаться, что это шамкает шашель, а я вам скажу, что это не так. Это они перешептываются между собой на своем шуршащем языке. Ну, а так, между нами: вы действительно верили в то, что меня можно найти?

– Вы, наверное, будете удивлены и разочарованы, – вмешалась Миля, – если я вам сообщу, что мы ищем не вас. Кое-кого из нас действительно отправила пани Конопелька, но совсем с другой целью, и нам еще до нее шагать и шагать.

– Так что – эта старая перечница уже забыла обо мне? – с глубокой грустью произнес человечек.

– Нет-нет, – сказал я, – она не забыла, она ждет вас. И даже хранит свою невинность, говорит, что не может умереть, прежде чем потеряет ее с вами. Но мы действительно забрались сюда с другой целью.

– Можно поинтересоваться, с какой? – в глазах человечка вспыхнули искорки.

– Нет. Это не имеет ничего общего с вашим интересом.

– Хм. Вы не карту дна Карпатского моря ищете?

– Нет. А вы?

– Я как раз ее и ищу. Двадцать восьмую карту Клавдия Птолемея. О ней упоминает Павсаний. Я знаю, что она где-то здесь. Но предупреждаю вас – старые книги уже хорошенько одичали. Если не быть внимательным, то могут и палец откусить. Вы же знаете, что есть мясоедные растения? Вот и старопечатные книги с удовольствием пожирают все, что им попадется, – мух, комаров, ночных бабочек, моль, мышей… Я уже дважды натыкался на обглоданные человеческие скелеты. Ну, не буду вам мешать. Счастливого пути.

Мы распрощались и какое-то время шли молча. Потом Миля озабоченно произнесла:

– Кто знает, что нас ждет…

Неожиданно, словно в подтверждение ее слов, сверху прямо перед нашим носом посыпались книги, среди них были и толстые фолианты, которые могли бы нанести нам увечья, свалившись на голову, мы невольно прижались к стене и продолжили свой путь уже вдоль нее.

К вечеру мы добрались до стеллажа № 1730, я поднялся по лестнице к верхней полке и достал «Occulta occultum occulta» Пауля Скалиха с металлическими застежками, но открыть эту книгу не удалось – она была заперта на ключ, самого же ключа нигде не было, пришлось прихватить книгу с собой и спрятать в котомке. Я уже собрался спускаться, как вдруг стеллаж наклонился в мою сторону, лестница отскочила назад и оперлась на другой стеллаж, а на меня снова посыпались книги, страницы многих из них разлетались по сторонам, попадали в лицо и облепляли его, одной рукой я отбивался, как от хищных птиц, а другой держался за лестницу, которая тряслась и зловеще потрескивала, напуганная Миля кричала, чтобы я поторопился, но я никак не мог отбиться от полчища страниц и от книг, которые щипали меня и кусали, а тем временем стеллаж у меня за спиной трещал и кренился, тогда я стал спускаться на ощупь, вобрав голову в плечи и прикрываясь одной рукой, я ничего не видел под собой, но Миля закричала: «Прыгай! Ты уже низко!», я прыгнул и отскочил в сторону, и как раз вовремя, потому что стеллажи, между которыми я оказался, легли друг на друга, и если бы я замешкался, меня бы раздавило. Книги перестали сыпаться, а под потолком что-то ухнуло и засопело.

Мы отошли на безопасное расстояние, а через час добрались до стеллажа № 1739, последний, четвертый, лист находился в фолианте, который назывался «Labyrinthus mundi» легендарного Гермеса Трисмегиста и имел экслибрис венского библиофила Антона Шварца фон Штайнера. Тем временем стало вечереть, и мы снова расположились на ночлег. Усталость взяла свое, поужинав и выпив бутылку вина, я заснул сном праведника, а проснулся уже поздним утром и снова не обнаружил девушки рядом с собой. Решив, что она где-то умывается и прихорашивается, я не сразу почувствовал волнение, но спустя какое-то время, не замечая никаких признаков ее присутствия, ощупал себя в поисках листов и, не найдя ни одного из них, уже не удивился тому, что фолиант тоже исчез. Один-единственный ангел, который скрывается в женщине, может оправдать пребывание в ней сотни чертей, но Миля оказалась исключением, и поэтому я, воскликнув: «Вот стерва!», во весь дух бросился за ней вдогонку, а чтобы шагов моих не было слышно, разулся и сунул ботинки в котомку. Я бежал, преодолевая препятствия, и напряженно прислушивался, но слух мой не улавливал ничего утешительного, всюду царила тишина, лишь легкий ветерок небрежно перебирал листья кустарников и деревьев. Иногда в воздухе испуганно металась какая-нибудь книга, осыпались страницы и раскачивались в воздухе. Уже весь взмокший, часа через три я перешел на быстрый шаг, беспокоясь лишь о том, что эта стерва могла затаиться где-нибудь и ждать, пока я проскочу мимо нее. Она не могла убежать слишком далеко, так как тоже была измотана вчерашним днем и должна была выспаться, поэтому опережала меня, может быть, часа на два, не больше, не говоря уж о том, что она не могла бежать так быстро, как я, без передышки, и должна была останавливаться, чтобы отдышаться. Уже пополудни я услышал какую-то возню, кто-то от кого-то вырывался, мужской голос бранился и бурчал, а женский лишь отчаянно повизгивал, было похоже, что кто-то кого-то насилует. Спустя мгновение я увидел между стеллажами парочку, которая сражалась не на жизнь, а на смерть, и без труда узнал в них жениха пани Конопельки и Милю, фолиант Пауля Скалиха валялся неподалеку, борьба велась за листы, которые Миля спрятала себе за пазуху. Блузка на ней была разорвана, листы выглядывали из-под лифчика, но старик не мог до них дотянуться, потому что Миля отбивалась руками и ногами, а порой еще и зубами клацала, так что дедок был уже весь исцарапан и искусан, а из носа у него текла кровь. Мне не оставалось ничего лучшего, как, изловчившись, поспешно выдернуть листы и, подхватив фолиант, спрятать все это в котомку. Взъерошенная парочка моментально забыла о драке и, тяжело дыша, уставилась на меня. Глаза их светились отчаянием и злобой, но я был настроен вполне дружелюбно, поэтому помахал им приветливо рукой и отправился в путь. Миля кричала мне вслед: