— Тогда откуда же тебе известно, что это не он?

— Один мой друг говорит, что это арабское слово.

— Твой друг?

— Это девочка. Дуа. Она раньше здесь жила, до пожара.

Я посмотрел на Пилу с некоторым удивлением. Вот уж действительно странно, что такому мальчику — который неразлучен со своей собакой, живет в деревенском кафе и, разумеется, может дурно повлиять на мусульманскую девочку во всех возможных смыслах слова, — позволили дружить с дочкой Инес Беншарки.

— А Дуа объяснила, что это слово значит?

Пилу пожал плечами и, опустившись на колени, поправил привязанную к ошейнику пса веревку.

— Это не очень хорошее слово, — сказал он. — Дуа говорит, что оно означает «шлюха».

Суббота, 21 августа

Ну, вот и свидетельства того, что на улицах Маро далеко не все благополучно. Я, собственно, догадалась об этом еще на днях, когда увидела в дверях спортзала Саида, но теперь слухи вырвались на свободу — и, как дождь, шелестит шепот:

Вы слышали?

А вы?

Сама я услышала это от Оми Аль-Джерба. Мы с Розетт шли по мосту в Ланскне и встретили ее. Старушка приветствовала нас дружелюбным кудахтаньем и жестом подозвала к себе, а потом сообщила своим надтреснутым голосом:

— Тут все прямо с ума посходили. Ты разве не чувствуешь, что этот ветер пахнет безумием? Ох уж этот ветер! Всех с ума сводит.

И она улыбнулась Розетт, показав нежно-розовые, как лепестки цветка, десны.

— Никак это твоя младшенькая? А кокосовое печенье она любит? — И Оми извлекла из кармана своего расшитого кафтана печенье. — Очень вкусное! Мы его специально для рамадана печем. — Она протянула угощенье Розетт, тут же вытащила второе печенье и сунула себе в рот. — Одна штучка не считается, — оправдалась она, заметив мое удивление. — Подумаешь, какая-то горсточка кокосовых стружек! И потом, я слишком стара, чтобы целый день поститься. — Она подмигнула Розетт. — Бисмилла![36]

Розетт надула щеки и сказала на языке жестов: «Обезьяны тоже любят кокосы».

— Ну конечно, — сказала Оми, которая, похоже, отлично понимала этот язык. — Вот и еще одно печенье для твоего маленького дружка.

Розетт хрипло засмеялась с полным ртом, а Оми ласково подергала ее за рыжие, как бархатцы, кудряшки и сказала:

— Говорят, Алиса Маджуби из дома убежала.

— Кто говорит?

— Да все, у кого язык без костей. Ее мать, правда, всех уверяет, что девочка больна и лежит в постели, только ее вот уже три дня никто не видел, а Рима Бузана вроде бы встретила ее в среду в полночь совершенно одну, и она направлялась к деревне.

— Вот как? — сказала я.

— Да все это женская болтовня, конечно. А Рима всегда семейству Маджуби завидовала. У нее ведь тоже дочка есть — и все еще не замужем в двадцать-то пять лет; да и язычок у нее как кухонный нож. Ну а Соня, дочка Исмаила, отхватила себе самого красивого мужчину в Ланскне… — Оми комично стрельнула глазами. — Вот только Алиса у них всегда была девочкой неспокойной, а Соня никогда и слова лишнего не скажет. Впрочем, все еще, может, и обойдется, иншалла.

Я посмотрела на нее.

— Но вам так не кажется?

Она рассмеялась.

— Мне кажется, что в последнее время жена Исмаила Маджуби стала слишком много гулять. Обычно-то она настолько поглощена собой и собственными делами, что даже на рынок сходить не может. Может, конечно, она просто похудеть решила. А может, надумала купить какой-нибудь пустующий дом на берегу реки. Но, скорее всего, она пытается найти свою девочку, пока из-за нее скандал не разразился…

— Но с чего Алисе бежать из дома?

Оми пожала плечами.

— Кто ее знает? Уж эти мне девушки! Все полоумные, как одна. Только теперь, когда Саид встал во главе мечети, совсем не время его дочерям вдруг начинать отстаивать свои права.

— Саид возглавил мечеть? — спросила я.

— Э, неужели ты не знала? — Оми машинально сунула руку в карман и вытащила оттуда еще одно печенье. — Еще с начала рамадана. Люди жаловались, говорили, что старый Маджуби уж больно дряхлым стал, что он слишком многое делает неправильно, что в мечети рассказывает истории, которых даже в Коране нет, и совсем не следит за текущими событиями. Ну, может, это и правда, — сказала она, кинув печенье в рот, — но я бы лучше доверилась старому и мудрому человеку, чем тому, у кого куча дипломов и докторских степеней; и потом, я считаю, что этот старик еще многому мог бы своего сына научить. — Оми помолчала, поправляя свой хиджаб. — Ох уж этот ветер! Столько пыли несет! И каждому шепчет васваас.[37]Моя Захра считает, что, если пыль попадет ей в рот, так она сразу свой пост нарушит. А у Ясмины от пыли голова болит. В такой ветер моя маленькая Майя ни минутки посидеть спокойно не может, все крутится по дому, как бешеный огурец. И ночью никто толком не спит. И никто толком не молится. И все ссорятся, набрасываются друг на друга из-за ерунды. — Оми снова подмигнула Розетт. — Но мы-то с тобой, детка, лучше знаем, как следует поступить, верно? Мы говорим: если ветер подул, так оседлай его и скачи на нем верхом!

Розетт засмеялась и сказала с помощью жестов: «Пока голова не закружится!»

Оми улыбнулась.

— Вот это правильно! И вовсе тебе не нужно ни с кем разговаривать. Как известно, из всех орехов, что лежат в мешке, громче всех гремят пустые.

Она вдруг подняла голову и посмотрела на ту сторону улицы — там, болтая и смеясь, шли три молодые женщины в никабах. Все три, разумеется, с головы до ног в черном, только у одной покрывало было перехвачено розовой лентой весьма ядовитого оттенка, словно разрезавшей ее лицо пополам. Я улыбнулась и приветственно махнула им рукой; разговор меж ними тут же прервался и возобновился лишь после того, как они нас миновали, но говорить они стали значительно тише, и смех тоже больше не слышался.

Оми покачала головой.

— Пфф! Айша Бузана с подружками, Джалилой Эль Марди и Раной Джаннат. Глупые сплетницы, все три! Гремят, как пустые орехи. Болтают всякую чушь и по всей деревне это разносят. Представляешь, Айша — та, что с розовой лентой, — сказала моей Ясмине, что имя Майя запрещено исламскими законами. Говорит, это имя какой-то языческой богини из чьего-то там древнего пантеона. Как будто ей не все равно, как мы назвали девочку. Просто внимание к себе привлечь хочет, только и всего. По той же причине она и никаб носит, хотя раньше никогда его не носила. Пока Карим Беншарки сюда не приехал, никто из молодых женщин никаб не носил. Но стоило этому красавцу упомянуть, что ему нравится, когда женщины завернуты в покрывало, так сразу десятки девиц надели никаб и принялись строить глазки Кариму, соревнуясь друг с другом. — Она насмешливо хмыкнула и посмотрела на меня. — Только не говори, что не успела его заметить. У него же внешность чистого ангела! И он только что не живет в этом спортзале.