Он поднял руки и, отступая от Юры, боком стал продвигаться к выходу. — Мне сказали, ты в рейсе…

— Еще раз увижу, прибью, — пообещал Батрак. — Ты чем тут квартиру намазал?

— Понял, все понял, — закивал тот. — Ерунда, квас. — И, согнувшись пополам, Фуфель выскользнул из квартиры.

— М-да, — сказал Юра, проводив его взглядом. — Не за этим он приходил, явно не за этим… Тут что-то серьезнее.

— Ключи просил от комнаты, — пожаловался обескураженный Степаныч, застегивая на руке часы. — Когда успел снять, я и не заметил… Это Любки Стрепетовой, это вот командирские, полковника… А вот твои, Паша…

— Колоритная фигура! — восхищенно сказал Родионов.

— Фуфель и есть Фуфель, — сказал Батраков. — У него, Паша, чутье. Он просто так не приходит. Дай-ка ключи, Степаныч…

Он вошел в нежилую комнату, остановился посередине. Жильцы столпились у дверей, покашиваясь на торчащий у стены гроб, на сваленные в углу шкуры лисопеса и не решаясь перешагнуть порог.

— Никого, — с некоторым разочарованием произнес Степаныч. — Пусто.

— Юра, — не выдержал Пашка, — давно хочу тебя спросить вот о чем… Ты вроде бы нормальный человек, книги читаешь… Откуда ты всех их знаешь, Фуфелей этих? Какая связь между вами?

— Дело прошлое, Паша, — сказал Батраков, присел на корточки у стены и стал подкидывать спичечный коробок. — Дело прошлое. Жизнь так сложилась. Лучше не спрашивай…

— Ладно, не буду, — согласился Родионов и кивнул на гроб. — А что там со старухой? Сколько уж дней прошло…

— В морге, наверно, — равнодушно сказал Юра. — Сам знаешь, бюрократия кругом… Да и кому до нее есть дело?… Ты у полковника спроси, он же связывался с этой организацией. Старых большевиков, что ли…

— А пойду-ка, действительно спрошу, — поднялся Павел. — Нельзя же век с этим гробом жить…

— Увы, — развел руками полковник. — К сожалению, нет такой организации. Ни у нас в Москве, ни даже за границей… Нет ее и точка. И заметьте себе, старушка до сих пор не предана земле.

— Да, — сказал Павел. — Гроб и поныне там…

— Охладели они к старушке. А между тем кое-какая суета происходит вокруг ее обиталища. То люстра исчезнет самым таинственным образом, то лезут туда настырные новоселы, то Фуфели появляются… А то, представьте себе, в комнате у самого приближенного к старушке человека производятся по ночам некие таинственные оперативные мероприятия.

— Я, конечно, редко запираю… Но что-то я не заметил, чтоб в моей комнате что-то происходило, — Родионов недоверчиво поглядел на полковника.

— Вы не слишком наблюдательны для писателя, — сказал Кузьма Захарьевич. — Да вас, между прочим, в ту ночь дома не было…

— Я в Барыбино был, — вспомнил Родионов. — На даче этой самой Розенгольц.

— Так-так-так, — заинтересовался Кузьма Захарьевич. — У нее, стало быть, и дачка имелась.

— Да, развалюха… Никто про нее не знает.

— Это хорошо, — полковник прищелкнул пальцами. — Это очень даже хорошо… Вот что, Павел… Я вам прямо скажу, без всяких сюжетов — будьте предельно внимательны и осторожны. Не хочу нарушать ваших идеалистических представлений о жизни, а то, чего доброго, и писать-то с тоски бросите, но все-таки будьте осторожны. Мне кажется, в доме нашем в очень скором времени могут произойти самые неожиданные события, так что имейте это в виду. И еще… Лучше будет, если о нашем с вами разговоре никто не узнает. Я должен отлучиться на пару дней и потому вы останетесь временно без всякой защиты и опеки…

Илья Артамонович Филимонов в задумчивости прохаживался по своему просторному кабинету из угла в угол. Иногда подходил к окну, устремлял взгляд свой за высокий глухой забор, окружавший особняк со всех сторон, некоторое время глядел неподвижными глазами на едва покачивающиеся вершины старых сосен Измайловского парка, затем снова принимался расхаживать по мягкому ковру. Всего лишь полгода занимал он этот кабинет, а уже успел протоптать в ворсе ковра заметную дорожку по диагонали. Он совершенно сознательно выработал в себе эту привычку прохаживаться, особенно, когда необходимо было основательно что-нибудь продумать и принять нужное решение. Он вычитал некогда из книг, что почти все мыслители, не исключая даже Маркса, не высиживали мыслей своих за столом, а выхаживали их. Стало быть, привычка эта полезна и он взял ее на вооружение. Ибо думать Филимонову приходилось много, причем мысли его уклонялись не столько в отвлеченные теории, сколько направлены были на решение практических, утилитарных вопросов бытия.

Безусловно, Филимонов Илья Артамонович был человеком активным, можно смело сказать — пассионарным. Когда-то выбился он из самых низов на гребень жизни, причем шел самой трудной и опасной стезей — бандитской. Стезя эта в конце концов вывела его на арену политической жизни и не далее, как год назад занимал он пост мэра индустриального города Черногорска. Недолго, впрочем, занимал, несколько дней всего. Но именно тогда впервые прошелся он из угла в угол по своему кабинету. Привычку же расхаживать закрепил несколько позднее, уже во время прогулок по двору следственного изолятора. Полгода прогулок — достаточный срок…

Илья Артамонович, как человек весьма начитанный, любил иногда щегольнуть пословицей или бойкой поговоркой, ибо заключена в них великая мудрость народная, плод бесценного опыта. В справедливости одной из них он убедился самолично. Формула: «Время — деньги», которую западный обыватель толкует в том смысле, что, дескать «время, которое мы имеем — это деньги, которых мы не имеем», то есть не теряй времени, а трудись, зарабатывай в поте лица, — Филимонову перетолковали на русский манер и звучало это применительно к нему так:

— Филин, — сказал ему адвокат Ценциппер. — Дело твое такое, что кругом сплошные вилы вылезают… Короче, без долгих базаров, светит тебе по совокупности червонец. Полгода ты уже оттянул, но это не в зачет. Просят за каждый год твой по двадцать пять «косых», в сумме — двести пятьдесят тысяч «зеленых». Зато с чистой совестью — на свободу. И никаких тебе отметок в документах и пятен в биографии. Выходи и устраивайся хоть в президентскую охрану, хоть в воспитатели детского сада…

Филимонов денег не пожалел и выкупил свое время, свои десять лет. И в первые же полгода, перебравшись в Москву, убытки свои возместил с лихвой, ибо, был он, как уже говорилось, человеком из породы пассионариев. То есть из породы тех неугомонных людей, что ведут образ жизни деятельный и беспокойный — открывают новые материки, завоевывают континенты, на худой конец — ищут клады…

Именно этим и занят был в настоящий момент Филимонов Илья Артамонович — он искал клад. Он искал бесценные сокровища из разграбленной Патриаршей ризницы. Он был уже где-то рядом… Чуть-чуть, правда, он опоздал — самый возможный главный хранитель этих сокровищ, Розенгольц Клара Карловна несколько дней тому назад отбыла в мир иной. Люди Филимонова явились в тот дом под видом похоронной бригады, и еще раз явились, доставив туда гроб, но никаких явных следов не обнаружили… Было и еще несколько посещений, но тоже безрезультатных… Филимонов неодобрительно поглядел в угол кабинета — там раскорякой лежала бронзовая люстра…