потребности сейчас, что одного мужчины недостаточно, чтобы их удовлетворить. Что значит «слишком много», задаюсь вопросом. Придает мне это сил или свидетельствует о том, что ничего не поделать: внутри меня такая огромная дыра, что я могу добавлять сколько угодно мужчин, — и это все равно что накладывать пластырь на опасную для жизни рану.

Я открываю дверь с москитной сеткой: № 3 убирается на кухне после позднего ужина. Подсаживаюсь за стол, и мы разговариваем, кошки постоянно запрыгивают на стол. Хотя он мягко их сталкивает, они повторяют свой трюк снова и снова. Он рассказывает о своем дне и о встрече с клиентом. От домашнего уюта этой сцены — двое взрослых людей болтают в конце дня — ощущаю легкий укол грусти. Мне больно оттого, что больше нет партнера, единственного человека в моей жизни, которому было бы небезразлично, починили ли стиральную машину или позвонила ли Дейзи сказать, что у нее появились два первых друга в колледже. Мысли скачут между страстным сексом с № 4, романтическим ужином, резким отказом и тем, как я с такой легкостью сижу здесь, на кухне у № 3. Чувствую себя непредсказуемой, как будто выращиваю в себе несколько разных личностей, чтобы посмотреть, какую из них в конечном счете оставлю. С № 4 я ненасытная милфа на шесть лет старше его, с № 3 — отличная слушательница в конце рабочего дня. И оба этих образа навевают воспоминания о преданной жене, какой я была совсем недавно. Теоретически я все еще могу вернуться к Майклу, если захочу. Но слышу голос: он призывает меня не останавливаться, двигаться вперед, не оглядываться назад, разгоняться, чаще заниматься сексом, больше учиться, исследовать, открывать для себя — больше, больше, больше, — и затем другой голос кричит, приказывая остановиться и отступить, не бросать уже знакомую жизнь, занять более безопасные позиции. Если бы я могла разобраться, теряю ли я себя или нахожу, то раздобыла бы ключ к двери, которую мне нужно отпереть.

— Я так устала, — неожиданно признаюсь.

№ 3, вытирая со стола, останавливается, смотрит на меня и приглашает переночевать у него. Я молча киваю.

В узкой ванной комнате на втором этаже он одалживает мне туалетные принадлежности, и мы вместе чистим зубы его натуральной зубной пастой, которая заставляет меня пожалеть, что у меня нет мощной дозы ополаскивателя для рта. Мы вращаемся вокруг друг друга в сокровенном танце, который кажется знакомым, хотя и делаем это впервые. Мы целуемся в постели, совершенно голые под хлопковой простыней, оконный вентилятор мягко обдувает тела. Я знаю, могла бы сказать ему, что совершенно вымотана, и он любезно принял бы это; знаю, что сама внушила себе эту необходимость заняться с ним сексом. Мне нравится физическая составляющая это действа — мое тело трепещет и дрожит, но мне также нравится чувство приземленности, то, как этот обмен глубокой энергией соединяет меня с человеком, даже если эта связь прерывается, стоит нам одеться. Сегодня мне удается удержать это ощущение на всю ночь, поскольку остаюсь ночевать. Я собираю все силы, чтобы заняться сексом, а потом погружаюсь в сон под жужжание вентилятора и журчание реки. Идеально, если бы не кошки, которые всю ночь прыгают на кровать с регулярностью часов с кукушкой, забираясь на меня, чтобы дать мне понять: мое присутствие их не радует. Утром мы поднимаемся с рассветом, оба измотанные беспокойной ночью. Пока он бреется перед зеркалом в ванной, я принимаю душ, и мы поспешно одеваемся и прощаемся: он отправляется на встречу, а я — на поиски кофе, достаточно крепкого, чтобы меня разбудить.

* * *

Я всегда считала, что мой день рождения, который часто выпадает на выходные в честь Дня труда[7], идеально расположился в календаре: мне повезло праздновать новые года моей жизни синхронно с последним ликованием лета. Обычно мы ездили на ежегодный летний отдых в Кейп-Код, и не успевала я открыть глаза, как Майкл и дети заваливали меня открытками и подарками ручной работы: раскрашенными камнями и ракушками, безделушками, завернутыми в алюминиевую фольгу, завтраками в постель, которые дети ели сами, пока я потягивала кофе из большой кружки. Майкл позволял мне спать допоздна, а после обеда брал детей на себя, чтобы я могла часик-другой почитать на пляже в полном одиночестве, а позже, на закате, мы ели лобстеров и пили дешевое белое вино в простой забегаловке с морепродуктами. Мы достойно провожали лето, а я добавляла к своему возрасту еще один год, окруженная любовью семьи, которую сама создала.

В этом году мне исполняется сорок восемь, и семейного отдыха не будет.

Дейзи в колледже, совместный отпуск — преданья старины, но Хадсон и Джорджия не сдаются. Сын дарит мне колоду игральных карт с надписью на лицевой стороне «52 вещи, за которые я тебя люблю». На каждой карте маркером написано: ты смеешься над всеми моими шутками; ты смеешься над всеми собственными шутками; ты готовишь мне есть, когда я голоден и даже когда не голоден; ты позволяешь мне ставить мою музыку в машине; ты всегда слушаешь меня; ты сильная; я знаю, как сильно ты меня любишь. Это лучший подарок в моей жизни. Просмотрев всю колоду, я заливаюсь слезами — это смущает Хадсона и беспокоит Джорджию.

«Хватит уже, — думаю я, — более чем хватит».

Немного погодя приезжают родители с термосумкой, набитой едой, которую мама приготовила для меня: азиатский салат из креветок с мятой и соком лайма, отварной лосось с тонкими ломтиками лимона, свежий хлеб и алые помидоры из ее сада. На десерт, в другой сумке, четыре пинты мороженого, которое они купили в моей любимой фермерской лавке. Еды — на десять человек, хотя нас пятеро. Мне ясно, что мама беспокоится: ее наигранное веселье не позволяет проскользнуть хотя бы одной грустной мысли о том, какими были раньше мои дни рождения, и мои усилия только подкрепляют ее собственные, поэтому ей не о чем волноваться. Как две смеющиеся куклы Элмо с новыми батарейками, мы намерены поддерживать бодрое настроение. На самом деле я в порядке, и нам стоило бы позволить себе сбавить обороты. Я пребываю в меланхоличном настроении и немного более задумчивая, чем обычно, но благодарна за это обилие любви, за вкусную еду, за то, что мне сорок восемь лет, а родители все еще празднуют со мной, и за детей, которые без всякого родительского наставления все же придумали, как сделать мое утро особенным. Все первые разы были непростыми — первые каникулы без Майкла, первое лето без Майкла, первый день рождения без Майкла, — но меня переполняет осознание того, насколько