Внезапно на террасе послышались взволнованные голоса.

Хуртиг зашел за угол и успел увидеть, как спина Хольгера исчезает за дверью ресторана.

Эдит и Исаак курили, сидя за столом. Они тоже ссорились, торопливо и тихо, и Хуртиг не слышал, о чем они говорили. Эдит всплеснула руками, встала из-за стола и ушла в ресторан следом за Хольгером.

Взгляд Исаака был мрачным и не смягчился, когда тот увидел Хуртига.

– В чем дело? – спросил Хуртиг, усевшись рядом с Исааком за стол. Сидеть на улице было холодно, но Исаак выглядел взволнованным, и Хуртиг хотел узнать, о чем шла речь.

Исаак закурил очередную сигарету.

– Хольгер – идиот. В том и дело.

– Что стряслось?

– Деньги, – с ударением сказал Исаак. – Счет за вчерашнюю вечеринку. Когда дело касается денег, с Хольгером трудно. С Эдит тоже.

Хуртиг понял, что Хольгер для Исаака кто-то вроде мецената, но ведь меценат ему сейчас не нужен? У него астрономический годовой доход, его картины отлично продаются: нулей больше, чем у его коллег.

Крючок, подумал Хуртиг, не понимая, откуда взялась эта мысль. Исаак на крючке у Хольгера Сандстрёма.

И деньги тут ни при чем.

Исаак устало улыбнулся и переменил тему разговора:

– Смотрел утренние новости?

– Нет.

Исаак рассказал о случившемся, и через пять минут Хуртиг уже сидел в машине.

Но направлялся он не в Стокгольм.

Айман позавтракала поздно в ресторане гостиницы. Исаак составил ей компанию.

Он уже посмотрел местные новости и рассказал Айман об убийстве.

Труп нашли рано утром возле одного из бункеров на берегу между Раммшё и Глимминге; новость ушла в газеты в первой половине дня.

– Но это же где-то здесь, – сказала Айман.

– И километра не будет. Йенс поехал туда осмотреть место.

– Когда это случилось? – Айман отложила вилку.

– Ночью или сегодня рано утром. Ты разве не слышала полицейские сирены?

– Нет, я спала крепко. – Айман покачала головой. – Проспала до десяти часов.

Хольгер сел рядом с ними и поставил перед собой тарелку со шведского стола: целая гора бекона, колбасы и яиц, приготовленных по меньшей мере тремя способами. У Хольгера был усталый вид.

Пока Хольгер ел, Айман изучала его.

Светлое лицо, маленький курносый нос и полные губы над двойным подбородком. Капли пота на лбу, скучливые глаза.

Можно научиться симпатизировать большинству людей, но Хольгеру… Айман не понимала, почему Исаак с ним общается.

Хольгер слышал об убийстве на берегу.

– Уже известно, кто это? – спросил он.

– По-моему, его звали Юнг, – коротко сказал Исаак. – Да, так… Ханс-Аксель Юнг. Майор или вроде того.

Хольгер отправил в рот несколько кусков яичницы-болтуньи, и Айман подумала, что еда как будто разрастается у него во рту.

Она отвернулась и увидела на подъездной дорожке Эдит и Ванью.

Исаак встал из-за стола и открыл дверь.

– Откуда идете? – спросил он. – И где Пол?

– Где-нибудь. Ищет Ванью. – Эдит пожала плечами.

Девочка отправилась в номер, а Эдит составила компанию завтракавшим. Оказывается, Ванья выключила телефон, поэтому дозвониться до нее было невозможно. Ночь она провела у приятеля в Энгельхольме.

– По крайней мере, сейчас она здесь, – сказала Эдит. – Это главное. Мы совершили примирительную прогулку.

Эдит улыбалась, но не могла скрыть беспокойства в глазах.

Хотя Хуртиг не имел полицейских полномочий в этом районе, полиция Сконе пошла ему навстречу, когда он попросил доступа к месту преступления. Понадобилось лишь два телефонных звонка.

Он припарковал «Волгу» на посыпанной гравием разворотной площадке возле оцепленного района; его встретил коренастый человек с усталыми глазами. Он представился как комиссар Гулльберг и рассказал, что ему известно об убитом.

Ханс-Аксель Юнг, офицер в отставке, вдовец. Уроженец Стокгольма, но купил здесь дом двадцать лет назад. По словам соседей – глубоко религиозный, волк-одиночка; его не особенно любили из-за того, что он отказывался брать свою собаку на поводок. В момент убийства фокстерьер был при нем.

– Тело в медицинской лаборатории в Линнчёпинге, – сказал Гулльберг. – Было сделано пять выстрелов, столько же пуль найдено. Они довольно необычной разновидности, применялись в шведской армии в пятидесятые-шестидесятые годы, поэтому не исключено, что оружие принадлежало самому майору Юнгу. В его доме сейчас работают техники.

Они пошли к бункеру, возле которого было обнаружено тело.

– Здесь он лежал, – Гулльберг указал на землю возле бетонной стены; Хуртигу это показалось лишним – на земле остались пятна крови. Гулльберг двинулся дальше вдоль бункера. – Идемте со мной.

Они пошли вдоль красного от водорослей берега; метрах в тридцати от бункера стояла белая палатка техников. Гулльберг остановился и откинул полог.

На песке внутри палатки виднелись пятна крови, кое-какие предметы разложены на пластмассовом столике. Отрезок окровавленного бинта, две бутылки из-под вина и облепленный песком комок рыбьих внутренностей.

– Ночью здесь находился не один человек, и это примечательно, учитывая время года, – заметил Гулльберг. – Мы нашли такие же следы подошв, как на месте преступления, сорок второй размер, и вот эти вещи. На винных бутылках два набора отпечатков пальцев, пробы крови с бинта отправлены на анализ.

– А рыбьи потроха? – спросил Хуртиг. – Они как будто довольно свежие.

– Да. Можно подумать, что те, кто был здесь ночью, рыбачили, но это невозможно.

– Вот как? Не понял.

– Карп, – сказал Гулльберг.

Хуртиг кашлянул.

– Прошу прощения, никак не соображу, в чем дело.

– Карп – пресноводная рыба. Ее не ловят в Шельдервикене.

– Но угря-то здесь ловят? Это не могла быть наживка или вроде того?

– Очень сомнительно, – сказал Гулльберг, снова поднимая полог палатки.

– И у вас нет подозреваемых, за исключением тех, кто устроил тут пикник с вином и сырой рыбой?

– Непосредственных подозреваемых нет. Но одного мы посадили под замок в первой половине дня.

– И кто это?

Гулльберг рассмеялся.

– Минут через пятнадцать после нашего прибытия тут объявился какой-то растерянный парень с камерой. От него несло перегаром, он утверждал, что он журналист и желает заявить об исчезновении человека.