– Потому что есть люди, которые рождаются с этим духом странствий. У них точно маленькая горошинка, или же крохотная крупинка песка, которая тихонько где-то трется и трется. И хотя она совсем малюсенькая, она все же лишает тебя покоя, и когда эта крупинка натрет уже достаточно, тебя просто тянет куда-то уехать, повидать что-то новое, ощутить что-то совершенно иное. Потому некоторые люди очень любят путешествовать. Это питает их души. А есть такие люди – вот как те двое, – он быстро глянул на пожилую пару у окна, – которые предпочитают сидеть и тихо гнить на одном месте, строя про себя разные предположения, потому что они слишком ленивы и умственно ограниченны, чтобы поднять свои задницы и отправиться искать себя.

Мелоди пару секунд подумала над этим.

– Я люблю путешествовать. Мне понравилось побывать в Америке, а еще я люблю ездить на поезде, разглядывая в окошко задворки у разных домов. И мне очень нравится кататься с тобой на мотоцикле и смотреть, как все вокруг быстро несется мимо.

– Ну, я ничуть не удивлен тому, что слышу, Мелоди! Ты чрезвычайно интересный человечек, и я ожидаю от тебя самых что ни на есть великих дел, когда ты станешь взрослой. И совсем не думаю, что, проходя мимо кафе Морелли году, скажем… в 2034-м, увижу тебя с этаким досадливым видом у окна, строящей кислую мину при виде прелестной маленькой девчушки.

– Что же ты в те годы ожидаешь увидеть?

– Ох, Мелоди, когда ты достигнешь их лет, я уже буду на том свете, но очень надеюсь, что ты будешь чудесной бабулькой с ясной умиротворенной душой, в окружении счастливых внуков и с лицом, излучающим радость и мудрость. И не терзающейся никакими сожалениями. Сожаление и раскаяние на самом деле куда хуже любых ошибок, что мы способны совершить. Гораздо хуже…

Мелоди понимающе кивнула и попыталась представить ту картинку будущего, что только что обрисовал ей Кен.

– А я так и останусь здесь, в Бродстерсе? – спросила она.

– О, сильно в этом сомневаюсь, – усмехнулся Кен. – В Бродстерсе вообще никому не следует задерживаться навсегда.

– А как же ты? Ты разве не навсегда здесь поселился?

Кен задумчиво помолчал.

– Может, да, а может, и нет. Я здесь, пока у меня есть тут дело. Пока я тут нужен людям. Но если я когда-то вдруг почувствую себя одиноким и ненужным, то я тоже уеду.

– А как моя мама? Что, по-твоему, будет с ней?

– Ну, твоей матери выпал на редкость неудачный путь, но конец всех бед уже проглядывается. Мне кажется, тебя и твою маму вот-вот ожидает новый, более светлый этап жизни. Я правда так считаю.

Мелоди широко улыбнулась, услышав столь обнадеживающее заверение, и с пущим аппетитом налегла на свой «полосатый чулок».

Разрозненные кусочки ее похожей на пазл жизни как будто начали наконец складываться в цельную картину.

1979 год

Еще одна картинка в памяти:

Джейн, сильно раздавшаяся, сидит, скрестив лодыжки, на кровати в бывшей спальне Мэтти. Волосы у нее заплетены в косу, на ногах удобные сабо.

Сквозь открытое окно доносится запах картошки фри, слышатся просторечные шутки прогуливающихся мимо туристов.

У ее ног большой моток шерсти аквамаринового оттенка.

По лестнице взбегает собака, цокая коготками по деревянным ступеням.

Утреннее солнце полосами ложится на дальнюю стену комнаты.

У кого-то в комнате настраивают радиоприемник.

Мать, улыбаясь, опускает взгляд на свой пухлый живот и говорит:

– У твоей мамы скоро будет ребеночек.

Мелоди сначала удивляется: как это у мамы будет еще одно дитя, если папа сейчас живет в Америке? Но тут же понимает – без малейших объяснений со стороны взрослых, – что отец маминого ребенка вовсе не ее папа. Что это Кен.

Ребенок у Джейн ожидался в ноябре. Она стремительно набирала вес. Целыми днями она ела хлеб с сыром и бананы, и ее постоянно тошнило – громко, судорожно и с пугающей частотой. Лето пролетело незаметно, и к сентябрю, когда Мелоди понадобилось снова идти в школу, мама стала размером чуть ли не с дом и вновь укоротила волосы все в ту же квадратную, похожую на шлем, стрижку.

В то утро среды, когда Пенни впервые после лета увидела мать Мелоди, с лицом у этой девочки стали происходить неописуемые вещи. Сначала она моргнула, потом заморгала сильнее, потом нижняя челюсть у нее медленно отвисла, а брови так же медленно поползли наверх, ноздри расширились – и в целом казалось, будто лицо у нее вот-вот улизнет с головы.

– У твоей мамы будет хиппишный детеныш! – со злорадным торжеством объявила Пенни уже в коридоре по пути к классу. – У нее от этого грязного типа будет ребенок! Меня сейчас просто вырвет!

Мелоди отвернулась, направляясь к двери в класс.

– Не смей меня игнорировать! – злобно прошипела Пенни. – Я с тобой разговариваю!

– Ну а я не хочу с тобой разговаривать.

– Ха, еще бы ты хотела! – фыркнула Пенни, точно стервятник нависая над Мелоди. – Я бы тоже не хотела ни с кем разговаривать, если б моя мама залетела от какого-то старого грязного хиппи!

– Никакой он не грязный, – возразила Мелоди. – Почему ты все время твердишь, будто он грязный?

– Потому что он такой и есть. Все они такие, эти хиппи. Так моя мама говорила.

– Ну, значит, твоя мама ничегошеньки не знает про хиппи. И вообще, Кен никакой не хиппи. Он… это… политический ативист.

– Это все одно и то же, – заявила Пенни. – Все они грязные типы. Все извращенцы. И все они просто омерзительные. Только представь! – На лице у нее расползлась зловещая улыбка. – У тебя скоро будет маленький братик или сестренка – и тоже хиппи! Маленький грязный хиппёнок! Хи-хи-хи… – С удовлетворенной улыбкой Пенни наконец умолкла и, рванув мимо Мелоди, первая влетела в класс.

Мелоди молча вошла следом, глядя на толстую желтую косу впереди и больше всего на свете сейчас желая крепко за нее ухватиться и так дернуть, чтобы эта гадкая голова Пенни слетела с плеч и выкатилась за дверь, а оттуда по коридору вылетела прямо на улицу, на дорогу с пешеходами и машинами.

– А как ты собираешься назвать малыша? – спросила Мелоди, раскачиваясь в бамбуковом кресле, подвешенном в гостиной к потолку.

Оторвавшись от кроссворда, мама рассеянно ей улыбнулась:

– Ой, я даже и не думала пока об этом.

– Как насчет Джонатана?

– Красивое имя.

– Или, если будет девочка, Ровена?

– Хм-м…

– Или Беттина? Или, может, Матильда?

– Ого, – удивилась мать, – ты уже успела над этим поразмыслить!

– Да, хотя мне больше приходят в голову имена девочек, чем мальчиков. Их придумывать намного проще.